электропередачи. У эвакуированных предприятий были нарасхват чехи-
рабочие, особенно заводов «Шкода».
Камбулов помнит каменную школу на углу улиц Октябрьской и Перво-
майской, отданную городом под «Велительстви первниго прапору», то есть
под командование и штаб чехословацкого батальона. На втором этаже в кон-
це коридора был кабинет Свободы, а рядом кабинет Камбулова.
«В небольшой классной комнате, – будет вспоминать в записках
Л.Свобода, – собираются офицеры штаба батальона и командиры подразде-
лений… Здесь и оба советских офицера связи – подполковник Загоскин и ка-
питан Камбулов, прошедшие с нами весь путь от Бузулука» 16. Камбулов ни-
сколько не обижался на скороговорку, с какой автор упоминал в книге его
имя, понимая, как непросто Людвику Ивановичу, теперь Президенту Чехо-
словакии, признаваться в близости к офицеру советской разведки, всю войну
его опекавшему. Чуть приоткрыть их отношения осторожный генерал ре-
шился только в автографе: «Соудругу подполковнику Камбулову Петру Ива-
новичу в память о наших совместных боях за свободу нашего народа пре-
подносит Свобода… 09.01.1962».
Что Камбулову могли припомнить?
В чем упрекнуть?
После войны Камбулов не раз бывал в Чехословакии. Он любил эти по-
ездки за встречи с однополчанами, за роднившую их общую память о мае со-
рок пятого. Со временем, он чувствовал, застольные речи все чаще выгляде-
ли ритуальными; чехов занимало совсем другое. В последнюю поездку, за
год до ввода войск, он слышал от пражан об экономическом кризисе 1962–
1963 годов, об инакомыслии студентов, о появлении в коммунистических
рядах сомневающейся интеллигенции (интеллектуалов). Бурлили не види-
мые глазу подпочвенные воды, на поверхность прорывалось недовольство
диктаторскими замашками партийного аппарата; советской гегемонией в
чехословацкой внутренней и внешней политике. Чехи слишком долго испы-
тывали унижение, наблюдая, как созданное Кремлем в сороковые годы Ин-
формбюро следило за тем, усердно ли в странах Восточной Европы копируют
советский образец, не отступают ли чехи и словаки от единственно возмож-
ной для них модели. А Кремль раздражает, что «приживальщики», то есть
малочисленные народы Восточной Европы, пытаются жить своим умом и
выбирать к общей цели собственные пути.
Особую психологическую напряженность создавала расстановка проти-
воборствующих сил. Инициаторами перемен выступали не оппоненты чехо-
словацкой власти, а чаще носители самой власти, многие лидеры партии,
раньше других уловившие общественное недовольство. Ситуацию, как она
складывалась, все труднее было понимать в марксистских категориях «клас-
совой борьбы». Во второй половине и в конце шестидесятых годов чехосло-
вацкие реформы, поддержанные обществом, вынашивались в самих власт-
ных структурах и влиятельная оппозиция им оставалась внутри тех же
структур. Опорой оппозиции реформам была владевшая ее умами, закосте-
невшая в своей ортодоксальности Москва.
Отношения к Москве были деликатной материей.
Будь у чехов и словаков исторический опыт общения с самодержавной
Россией, пусть даже драматический, как у поляков, финнов, прибалтов, ко-
гда-то бунтовавших, дорого плативших за отвоеванную свободу, они бы
лучше понимали большой соседний народ, они бы учитывали другое миро-
восприятие, часто экспансивное, настороженное, иногда мистическое, всегда
непредсказуемое. Но опасными для чехов бывали соседи-немцы, соседи-
венгры, соседи-австрийцы; под их верховенством существовали, к ним при-
сматривались, без иллюзий представляли, что от них можно ожидать. Устоя-
ли перед казавшейся неотвратимой германизацией, сохранили язык предков
и навсегда избавились, казалось, от чужой превалирующей роли в своей
национальной судьбе.
Русские – другое дело.
В Европе не было народа с таким же, как у чехов, восторженным пред-
ставлением о русском народе. Его знали скорее по легендам, нежели по опы-
ту общения. Но слухи о фантастических лесных и сырьевых богатствах, о
драгоценных русских соболях и горностаях, которыми оторачивали свои
одежды европейские монархи, в том числе чешские короли, но слава о хле-
босольстве, о безумной для европейцев щедрости, граничащей с расточи-
тельством и выдаваемой за широту души, усиливали интерес к большому