денного романтика, многое в жизни пережившего. Мне показалось, когда я
всматривался в его фотографии, что человек с такой улыбкой и обаянием
всегда ищет в людях лучшее, верит в них.
Дубчек не успел обжить новый кабинет в здании Федерального собра-
ния: книжные шкафы полупусты, на письменном столе ничего, кроме рас-
крытого еженедельника с первыми записями. Он строен, подвижен, в хоро-
шем расположении духа. Но как будто постоянно смотрит на себя со сторо-
ны, следит, чтобы ничем не выдать, что пришлось пережить. Когда «норма-
лизаторы» освободили его от всех постов, он вернулся в Братиславу, страдал
от круглосуточной слежки, согласился ехать послом в Турцию, но долго не
выдержал, снова появился на родине и тут узнал, что исключен из партии.
Он с трудом нашел место слесаря где-то в словацкой глуши, в лесном хозяй-
стве. Но те годы, как он говорит, не были потерянными. Вспоминая мир, из
которого выломился, он научился ценить простые радости жизни. Он улыба-
ется, и трудно представить, что у этого милого человека на московских пере-
говорах не выдерживали нервы, он срывался и был единственным, при ком
дежурили кремлевские врачи с успокоительными средствами.
Улыбаясь, он ждет вопроса, все об этом спрашивают, зачем он подписал
«московский протокол», и хотя я не собирался говорить об этом, бередить
рану, он стал отвечать, словно вопрос постоянно растворен в воздухе и уйти
от него не удается. Все его мысли тогда были, и он это повторяет в тысячный
раз, только о том, чтобы избежать кровопролития и сберечь нацию, каждого
чеха и словака. Хотя Кадар ему сказал, что Дубчек не вполне понимает, с кем
имеет дело, потому не верит в реальность ввода войск, в Москве он как раз
понимал, но не хотел выглядеть отчаянным патриотом, сделав заложником
свой народ. Он не понимает политиков, готовых добиваться своего любой
ценой, не идя на компромиссы. Он готов распоряжаться собственной жиз-
нью, но не чужой.
Его задевает, что Кремль не торопился пересмотреть оценку тех собы-
тий.
– Прежнее догматическое руководство нашей партии и государства
пользовалось молчанием советских официальных кругов, зубами вцепив-
шись в свои посты. Если бы пять лет назад или даже два-три года, появились
хотя бы намеки, что в СССР намечается к августовским событиям новый под-
ход, ослабляющий позиции нашей верхушки, обновление пришло бы к нам
много раньше 35.
Дубчека настораживает жажда иных политических деятелей находить
внешних врагов и сплачиваться только в борьбе против… против… против…
– Когда внешних не хватает, они находят внутренних врагов. Это ниче-
го не приносит, не ведет вперед. Мы политику строили на обратном: на
сближении классов и социальных групп, на готовности со всеми объединять-
ся в борьбе за… за… за…
Слушаю и вспоминаю рассказ генерала Золотова, как в те дни, когда
Дубчека увезли на переговоры в Москву, на его родине, в Тренчине, совет-
ские офицеры встретились с партийными активистами города. Они подни-
мались к трибуне и говорили об одном: «Мы против сталинских методов,
наводим у себя порядок, ну зачем вы пришли?!» Поднимается старая женщи-
на, говорит по-русски: «Соудруги, товарищи, мне 74 года, вместе с семьей мы
долго жили в Советском Союзе. У нас там много друзей, для нашего сына это
была вторая родина. Не буду спрашивать, зачем ваша большая страна напала
на нас. Скажите, где мой сын?»
Это была мать Дубчека.
Как вспоминал Золотов, он тогда не знал, где Дубчек, но поспешил
успокоить мать. «Я сказал, что нет причин для беспокойства, с Александром
Степановичем будет все в порядке. И когда через пару дней делегация вер-
нулась в Прагу и выступила по телевидению, у меня отлегло от сердца, вы-
шло так, что я женщину не обманул» 36.
…Прощаясь, Дубчек говорит:
– Советскому Союзу пора как-то исправить свой грех…
Я даже вздрогнул; это что же должно было случиться, какие муки надо
было пережить, чтобы в лексику Дубчека, с его партийно-политическим сло-
варем врезалось библейское понятие «грех» – проступок или помышление,
противное людским законам и закону Божьему.
Второй раз я увидел Дубчека пять месяцев спустя, в мае 1990 года, в
горбачевской Москве. В честь председателя Федерального собрания шел
прием в чехословацком посольстве. Российские демократы первой волны ру-