требовались помощники. В партийном аппарате мало кто умел формулиро-
вать мысли лучше, чем он. Из-под его пера вышли значительные документы
Пражской весны, в том числе апрельская «Программа действий». Блиста-
тельная эрудиция влекла к нему сокурсников на юридическом факультете
Московского университета. В их числе был самый близкий друг Михаил. В
летние месяцы, когда крестьянский сын Михаил Горбачев возвращался на
Ставропольщину и садился на трактор, подрабатывал на продолжение уче-
бы, Зденек возвращался в Прагу, в стены библиотек; средневековые залы
хранили атмосферу времен великих мыслителей, работавших за теми же
столами. «Из Праги в 1950 году я послал Мишке почтовую открытку. Он мне
потом рассказывал, как едет на тракторе по полю, вдруг наперерез мото-
цикл, на нем вспотевший на жаре начальник райотдела милиции. Это была
сенсация: первый раз в село Привольное пришла открытка из заграницы!» –
будет он вспоминать 1.
Во времена Пражской весны Млынарж и Горбачев станут крупными по-
литическими деятелями: один – секретарем ЦК КПЧ, другой – вторым секре-
тарем Ставропольского краевого комитета партии. Подобно большинству
реформаторов, Млынарж даже мысли не допускал о возможном вмешатель-
стве армии в их внутрипартийные споры. За три недели до вторжения войск,
в дни братиславской встречи, в Праге был с делегацией комсомола генерал
Д.Д.Лелюшенко; его 4-я гвардейская танковая армия участвовала в освобож-
дении Чехословакии в 1945 году. Млынарж рассказывал: «На приеме гене-
рал, выпив лишнего, стал откровенен, хлопал меня по плечу: “Не бойся, Зде-
нек! В случае чего, мы вас снова будем спасать. Сразу! Армия уже наготове!” –
“Спасибо, – смеюсь, – не надо нас спасать, все в порядке!” А он свое: “Ты по-
нял? Чуть что, мы – сразу!” Я рассказал об этом Дубчеку, мы посмеялись. Ви-
димо, генерал уже что-то слышал, а у нас не укладывалось в голове. Невоз-
можно жить с мыслью, что вот-вот придут танки, и делать вид, что ничего не
происходит. Мы могли быть глупыми, но никогда не были хитрыми и ковар-
ными» 2.
После «московских переговоров» Млынарж, тогда секретарь ЦК и член
Президиума ЦК КПЧ, видя распад единства ориентированных на реформы
членов руководства и невозможность осуществить свои политические кон-
цепции, попросил приятеля Мирослава Галушку, министра культуры, помочь
перейти на работу в Национальный музей, в отдел энтомологии. Последним
толчком стал ноябрьский партийный пленум. Ему с Йозефом Шпачеком по-
ручили подготовить проект резолюции. А потом узнали, что в ночь перед
пленумом Дубчек, Черник, Гусак тайно встретились с Брежневым (кажется, в
Варшаве), с ним проконсультировались и утром предложили пленуму доку-
мент с формулировками, отличными от тех, которые были первоначально.
Характер поправок, а главное, способ, каким все делалось, убедили, что ему
не удастся совмещать с новым порядком свои этические принципы. Остаток
жизни он предпочел провести среди жуков. Это его страсть с детских лет. За
год до ввода войск, находясь в командировке в Грузии, он заехал к Горбаче-
вым. Горбачев был тогда главой Ставропольского городского комитета пар-
тии. Два дня оба собирали в степи жуков для коллекции Зденека. Могли ли
они тогда представить, что события разведут их в разные стороны и только
жуки будут напоминать безработному Зденеку о надеждах молодости?
«Ты с ума сошел!» – говорил Галушка Млынаржу, уже ушедшему с высо-
ких постов, но все еще члену ЦК. «Нет, я с ума не сошел, просто знаю по опы-
ту: лучше опережать события». «Ладно, – сказал министр Галушка, – дадим
тебе персональный оклад 8 тысяч крон». «Ни за что! – отвечал Млынарж, – за
привилегии меня быстро выгонят. Дай оклад, какой положен». – «На две с
половиной тысячи тебе не прожить». – «Но другие живут!»
С первого января 1969 года Млынарж стал заниматься жуками; раз в
месяц приезжает черная машина, привозит материалы для члена ЦК, он их
бросает в урну. В следующем году из партии выгнали министра Галушку. Тот
пришел к Млынаржу: «Зденек, не нужен ли музею швейцар?» – «Раньше надо
было думать!», – обнял друга энтомолог. Недавний министр культуры, про-
свещенный человек, близкий Дубчеку, устроился в сельской мастерской,
торговал парниковыми конструкциями. «В зимние месяцы он ежился от хо-
лода, завидовал мне и моим жукам; мы находились в теплом помещении, и
меня мучила совесть».
А семь лет спустя Млынарж участвовал в написании «Хартии-77 », его
исключили из партии, выгнали из музея, посадили под домашний арест. Без-
работный, он пишет письмо Иосипу Броз Тито, с которым был знаком, наде-
ется найти какое-нибудь дело в Белграде, но вождь югославских коммуни-
стов, уже глубокий старик, ответил через посольство в том духе, что если че-
ловек думает о своем политическом будущем, ему лучше оставаться на ро-
дине. «Но я думаю не о политическом будущем, – ответил Млынарж югослав-
скому послу, – мне приходится думать о простом человеческом будущем.
Будьте здоровы…»
Млынарж эмигрировал в Австрию. Он не был рожден мучеником, это не
в его характере, и он принял приглашение австрийских университетов. «Я
попал в мир нормальных людей, не привилегированных, не купленных си-
стемой. И всю жизнь за рубежом изучаю оставленный мною мир, в котором
жил и в котором живут миллионы. Вот самое страшное, что я понял: система,
которой я усердно служил, делит людей на тех, кто ей нужен и кто не нужен.
Идол, на которого мы молились, унизил нас и пинком сапога указал наше ме-
сто. Пражская весна – предупреждение всем “малым народам”. Надо дер-
жаться вместе, хватит с нас мифов о благородстве “больших”».