блема Курильских островов. Ведь у вас большие земельные пространства, А у
японцев кругом море… 20
Людвик Вацулик смотрит на меня недоверчиво, как на виновника чу-
жих бед. Я бывал на Курилах, видел погребенный под снегом Североку-
рильск, когда идешь – в июне! – по ослепительному полю, спотыкаешься, а
под унтами труба, потом вторая, из труб валит дым, и ты, оказывается, шага-
ешь над крышами домов, над живущими в них людьми, где-то внизу, у тебя
под ногами. Утром, собираясь на работу, они будут долго шуровать лопата-
ми, чтобы через лаз выбраться на поверхность. Немало прожив в Сибири,
знаю территории, никогда не видевшие человека. И если мы, по нашей нату-
ре, готовы отдать соседу последнюю рубаху, что бы нам не вернуть беззе-
мельному соседу не очень-то нам нужные четыре кучки надводных камней?
Пусть, если смогут, свезут на камни землю и посеют рис. Мы не обеднеем, от
нас не убудет, а нас будут меньше побаиваться.
В Злине спрашиваю Мирослава, что за годы путешествий им с Иржи от-
крылось такого, о чем раньше они не догадывались. Помню, когда к нам в
«Известия» пришел космонавт Герман Титов, он сказал, что самым неожи-
данным было видеть в иллюминатор, какая маленькая Земля. А вблизи, ко-
гда с народами лицом к лицу?
Мы в подвале дома, в архиве, перебираем папки с бумагами и географи-
ческие карты; среди них раскрашенные цветными карандашами первые кар-
ты, нарисованные одиннадцатилетним путешественником Миреком в 1930
году, его первые дневники, которые с тех пор он ведет всюду, не переставая.
– Думаю, и ты это тоже знаешь, самое важное, что дает путешествие, это
возможность увидеть и открыть самого себя. И сравнить, как живут другие
люди, с тем, как живет твой народ, ты сам. И это опасно: пока не с чем срав-
нивать, ты всем доволен.
В Эквадоре, в верховьях Амазонки, путешественники попали к индей-
цам хиваро, охотникам за черепами. Cамое страшное наказание у них – за
ложь и воровство. Провинившихся изгоняют из племени, оставляют в джун-
глях без оружия, без средств защиты, обрекая слышать крики зверей. Ужас.
Варварство… Но племя от этих пороков избавилось. А народы с реактивными
самолетами, телевизорами, компьютерами, мобильными телефонами изба-
виться от этих пороков не могут. Кого считать дикарями, а кого цивилизо-
ванными людьми?
После оккупации в 1968 году, говорит Мирек, многие из чешской ин-
теллигенции были вынуждены покинуть страну. В одном из госпиталей Ав-
стралии увидел он известного чешского хирурга, воспитателя целой плеяды
медиков. У него золотые руки. Не зная чужого языка, бессильный получить
работу по специальности, он устроился работать санитаром и с утра до вече-
ра толкает по коридору каталку с очередным больным. И когда идет с катал-
кой мимо операционной, для него закрытой, отворачивается, плечи вздраги-
вают, подолом халата вытирает глаза.
За что это ему? За что всем нам? Ведь нас мало!
Письмо М.Зикмунда в Москву (11 января 2000 г.)
…большое тебе спасибо за письмо от 26.12.99, я попробую по привычке на рус-
ском латинскими буквами, поскольку русских на машинке у меня нет. Извини, что я
должен ответ на твое письмо из 99-го, ты хорошо знаешь, что у меня значит время
– бывают дни, когда в почтовом ящике у меня 20-30 писем – просто не хватает ни
сил, ни времени, и ты хорошо знаешь, что секретарей у меня никогда не было. <…>
В твоем письме появилось слово, которое я первый раз в жизни увидел, хотя я
русским языком занимаюсь более 65 лет: «больших везений, радостей…» ты мне же-
лаешь. Как интересно! Знаешь ты, что на чешском значит «везений»? Тюрьма,
арест! Везень – заключенный! Но понятно, это же шутка. Ведь знаю слово «везти»,
«мне повезло»… Как интересны основы славянских языков!
Должен тебе сказать, что Юра уже более 12 месяцев в больнице. В конце 98-го
он снова упал, сломал себе тазобедренный сустав и на правой ноге. После операции в
апреле 1998 на левой ноге он теперь постоянно в горизонтальном положении, очень
трудно может сделать несколько шагов.
В конце недели я собираюсь в Прагу его посетить, покажу и твое письмо, что-
бы его обрадовать. Посылаю тебе фотографию, которую засняла Мария, когда 29