редактируют письмо Дубчеку. Каждый вносит свои поправки, спорят друг с
другом. Бурные события в Чехословакии для нас совершенно неожиданны.
Это не то, что восстание в Венгрии. Там все более или менее ясно: под окна-
ми Андропова вешали вниз головой коммунистов. А в Чехословакии идет
бескровный политический процесс, очень быстро развивающийся. Это вы-
зывало у наших товарищей оторопь» 3.
Раздражала странная лексика реформаторов, у коммунистов не приня-
тая. «Интеллектуалы Европы…», «Идеологи пытаются обезоружить разум…»,
«Мы за господство терпимости и разнообразия…». Где тут марксизм? На
площади хлынул революционный романтизм; коробит и задевает взаимная
у чехов симпатия «верхов» и «низов». И сильно раздражает своеволие. «Вы
думали, что, поскольку вы были у власти, вы могли делать все, что вам нра-
вится, – скажет потом Брежнев Богумилу Шимону, соратнику Дубчека. – Это
была ваша основная ошибка. Даже я не могу делать, что хочу» 4.
Тут важно вот это – даже я.
Брежневу не хочется верить, что Дубчек, воспитанный в СССР, вернув-
шийся в Чехословакию семнадцатилетним, верный ленинским идеалам, ка-
ких у кремлевского руководства давно не было, задумал порвать с социа-
лизмом. Как он порвет? Даже реформировать свою страну без советской
поддержки он не может и отлично это знает. Потому ищет у Брежнева пони-
мания, почтительно держит себя с ним как со старшим. В брежневских пись-
мах – «Дорогой Саша…», в дубчековских ответах – «Дорогой Леонид Ильич…».
У Дубчека и Брежнева разные СССР.
Для первого – это молодое государство рабочих и крестьян, страна пя-
тилеток, стахановского труда, героических папанинцев, перелета Чкалова
через полюс в Америку. «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка…»
Рабочие Европы и всего мира видят в русской революции начало новой ис-
тории человечества. Не только чехи, многие европейские интеллектуалы, в
том числе известные, признавали будущее за Советским Союзом.
А для второго – это всегда окруженная врагами, дразнящая мировой
империализм, сильная военная держава с ракетно-ядерными установками и
с мессианским предназначением. Страна, где на кухнях, убавив громкость
радиоприемников, сквозь треск глушилок интеллигенция ловит чужие пе-
редачи, переписывает запретные песни Б.Окуджавы, В.Высоцкого, А.Галича.
Члены и секретари Политбюро, командующие войсками, даже генералы КГБ
на подмосковных дачах этим тоже грешат, довольные своею смелостью, ил-
люзией единения с народом.
Брежнев продолжает письмо.
«…Дорогой Александр Степанович! – он водит ручкой по бумаге, слушая
подсказки. – Я искренне надеюсь, что ты поймешь и извинишь мою откро-
венность, зная, что она вытекает из добрых чувств. Как своему товарищу, хо-
чу высказать некоторые мысли, которые меня беспокоят… Читая ваши мате-
риалы, создается впечатление, что в сложившейся обстановке вы пытаетесь
найти немедленное разрешение всех накопившихся вопросов. Такое желание
можно понять. Однако скажу откровенно – жизнь и опыт показывают, что
нередко поспешность в исправлении недостатков, ошибок, разрешение воз-
никших вопросов, желание решать все разом может повлечь за собой новые,
еще более тяжелые ошибки и последствия. Поэтому хочется сказать, не ви-
дишь ли ты опасности в том, что одновременное разрешение широкого кру-
га сложных проблем, по которым могут возникнуть разногласия, может за-
труднить начатый сейчас весьма важный процесс консолидации…» 5
О том, как коллективно сочинялись брежневские личные письма мне
расскажет и посол в Чехословакии С.В.Червоненко. «Мы сидели за столом в
один ряд, а Брежнев против нас. Чтобы придать больше, так сказать, довери-
тельности, решили не на машинке печатать письмо Дубчеку, а он садился и
своей рукой писал. Мы обсуждали все фразы. И когда писать “Александр”, а
когда “Саша”. Он ему обычно говорил – Саша… И на полутора или двух руко-
писных страницах выражалось беспокойство нашего руководства: ссылка на
народ, что люди переживают – участники освобождения. Вы представляете,
как следовало писать, чтобы напомнить прошлое и привлечь внимание к
настоящему. И такие обороты: “Я с тобою…”, “Ты помнишь…”, “Когда были в
Праге, ты сказал…”, “А события вот как…” И все подводится к мысли: ты же
сам понимаешь, это может прахом пойти, в общем, подумай обо всем, ты же
пользуешься уважением. Раз твое влияние такое, надо прекратить антисове-