тов, то считайте это наше заявление за настойчивую просьбу и требование
ваших действий и всесторонней помощи.
В связи со сложностью и опасностью развития обстановки в нашей
стране просим вас о максимальном засекречивании этого нашего заявления,
по этой причине пишем его прямо лично для Вас на русском языке. Индра,
Кольдер Драгомир, Капек, Швестка, В.Биляк» 24.
В своей книге «ХХ век как жизнь» Бовин напишет: «Засекречивание бы-
ло обеспечено. Я, например, узнал имена “подписантов”, только прочитав га-
зету “Известия” от 17 июля 1992 года. Расследование производил мой друг
Леня Шинкарев» 25.
Тремя днями раньше, во время встречи советской и чехословацкой де-
легаций на железнодорожной станции Чиерна-над-Тисой, когда план воен-
ной операции уже витал в воздухе, но чехословаки не принимали его всерьез,
считали саму мысль абсурдной и невозможной, на скамейке в ночном при-
станционном сквере сидели двое: Александр Бовин – консультант Брежнева
и его друг Иван Сынек – помощник Дубчека.
Той ночью в сквере Бовин сказал Сынеку: через две-три недели встре-
чай наши танки в Праге.. Он надеялся предупредить Дубчека о серьезности
намерений Брежнева и его окружения. Доверительная информация от Бови-
на, пусть после пары рюмок сливовицы в привокзальном буфете, но сказан-
ная человеком, к которому и Дубчек, и Сынек относились с уважением, могла
помочь чехословакам принять решения, способные предотвратить в Праге
худшее. А худшим могло быть кровопролитие, как за двенадцать лет до того
в Будапеште. Это было бы историческим бедствием равно для народов Чехо-
словакии, для народов Советского Союза, для всей Европы.
Сынек тогда возразил: «Вы не посмеете это сделать…» Бовин вскипел:
«Ты что, мальчик?! Не только посмеем, а сделаем, и будь здоров!» Он знал,
что ко времени встречи в Чиерне-над-Тисой уже были отмобилизованы два
военных округа. Об этом предупреждении, рискованном в устах человека,
близкого к Брежневу и Андропову, я впервые услышал не от Бовина, а от
Ивана Сынека, с которым встречался в Праге за полгода до разговора с Бови-
ным в Москве. По словам Сынека, до него не сразу дошел смысл их ночной
беседы. В дружеских застольях чехи часто пугали друг друга угрозой втор-
жения, но на самом деле в такую возможность никто не верил. Только позд-
нее Сынек понял, что в шутливом тоне, свойственном тогда чехам, упоенным
Пражской весной, его друг Бовин, хорошо знавший психологию Старой пло-
щади, хотел их вернуть к реальности.
Не вернул…
Года через полтора-два после ввода войск стран Варшавского договора
в Чехословакию Бовин оказался в Праге и пошел на квартиру Сынека, где ко-
гда-то не раз бывал. Он хотел обнять старого друга и извиниться перед ним
за все, что произошло. Сынек к тому времени был безработным. По воспоми-
наниям Лены Петровны (ей об этом рассказывал Бовин) 26, когда он посту-
чал в дверь, Иван дверь не открыл и попросил гостя уйти. После вторжения
это была типичная реакция чехов на встречу с советскими людьми, с недав-
но близкими друзьями. Пусть они были ни при чем – в глазах чехов и слова-
ков каждый из нас, кто не вышел с протестом на Красную площадь, нес вину
за преступления режима.
«Хорошо, – сказал через дверь Бовин, – сейчас десять часов вечера. Я бу-
ду сидеть у твоей двери до шести часов утра. Если за это время ты ко мне не
выйдешь – я уйду». Он слышал, как за дверью плакала жена Ивана. В пять
утра Иван вышел с мокрым от слез лицом, они обнялись.
Однажды Бовин сказал, что за день или за два до ввода войск он тайно
летал в Прагу. На мой вопрос – зачем, с какой миссией – отказался говорить.
«Есть вещи, о которых я никому не рассказываю. Они ушли на дно…» 27
Было бы искаженной картиной представлять Пражскую весну, как вне-
запный прорыв чехословацких реформаторов; их одних, обогнавших затор-
моженную российскую экономическую мысль, потому вызвавших нервоз-
ность Кремля. Это не вся правда. После ХХ съезда партии советское общество
тоже встряхнулось; в обеих наших странах негласно шли диспуты о том, как
выходить из тупика, в который всех завела строгая плановая система хозяй-
ства. Чехи переживали болезненней других. Если мы пожинали плоды своей
тоталитарной системы, то чехи разбирались с чужой, им навязанной. Усту-
пая кремлевскому давлению, они вынуждены были отказаться от «плана