рею в Братиславу и 2005 в Пражский кремль (Град) – под защитой президента рес-
публики. И теперь часть выставки организует чешский центр при посольстве Чехии
в Москве. Приедут мои друзья, которые выставку организовали, Радек (Радослав)
Кодера (знаменитый фотограф, который с десятка тысяч негативов очень умно
выбрал эти 300) и Пржемек (Пржемысл) Ржепа. Организаторов я попросил, чтобы
они тебе прислали приглашение на вернисаж – и тебя лично я очень прошу, чтобы
ты выставку открыл от имени своих хороших друзей Юрия Ганзелки и Мирослава
Зикмунда.
Обоим, Радеку и Ржимеку, я сказал, что ты был единственным из наших друзей
в бывшем СССР, который с большим риском не боялся связи с нами в течение оккупа-
ции. Благодарен тебе вперед, желаю тебе и Неле всего хорошего… Привет от Марии.
И еще вопрос: какая судьба твоих рукописей – когда будешь публиковать? Твой Мирек
2.
Это была пытка: со всех сторон надвигались гигантские черно-белые
фотографии, узнаваемые мгновения жизни, в том числе твоей жизни, и не
промелькнувшие, как в кино, а остановленные, вплотную приближенные к
тебе. Укрупненные лица прекрасно тебе знакомых, или кажется, что знако-
мых, а теперь, сорок лет спустя, возвращенных в твои зрачки. Сегодня моя
дочь старше меня, каким я был тогда, в 1964 году на сибирском тракте Ир-
кутск – Красноярск, когда по колено в болоте держал штативы и сменные
объективы, помогая двум славным чехам, влюбленным в мою страну, искать
удачную точку для съемки. Они сделали четыре тысячи фотографий для
книги, обещавшей стать лучшей в их судьбе – путешествия по СССР.
Для книги, которую похоронил 1968 год.
Прежде, чем приступить к ней, они странствовали по Советскому Союзу
четыре раза. Их впечатлений другим журналистам за глаза хватило бы для
громких публикаций на многие годы. Но у них была слабость, властям непо-
нятная и потому непростительная. По складу ума исследователи, въедливые
экономисты, многое на свете повидавшие, постоянно сравнивающие, они
ничего не принимали не веру, не давали себя обмануть. Не люби они Россию
так искренне, они бы смирились с тем, что где-то не успели побывать, но они
чувствовали, как от них ждут откровения и все глубже погружались в мате-
риал. Еще одна поездка в Советский Союз (ее намечали на 1967-й или 1968-й
год), и можно будет поставить точку.
Их замысел растоптали те самые танки, что были посланы усмирить –
не восставших, не бунтующих – думающих иначе.
…На открытие выставки в Чешском культурном центре на улице Юли-
уса Фучика пришло много людей. Книги путешественников хорошо знали. У
фотографий вспоминали, спорили, перебивали друг друга, и я подумал, ока-
жись здесь Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд, для них это было бы воз-
вращением в молодость.
Ко мне подошла женщина в шляпке.
– Знаете, в 1964 году я работала в котловане Братской ГЭС и была в
клубе «Глобус» на встрече с Ганзелкой и Зикмундом. Вечер вел Фред Юсфин.
Они были такие душевные, как родные. Их долго не отпускали, все хотели
затащить их к себе в палатки, в щитовые дома, в общежитие. Они говорили,
что им страшно хочется у всех побывать, никого не обидеть, но это станет
возможным, когда мы научимся жить хотя бы две сотни лет. В моей жизни
тот вечер – одно из самых счастливых воспоминаний.
…Накануне с заметкой о выставке я пришел в «Известия». К тому вре-
мени в редакции работали новые люди, моего поколения почти не осталось.
На четвертом этаже в отделе культуры курит незнакомая сотрудница. Не до-
слушав, перебивает: – Как вы сказали их звать? …Ну, и почему мы должны о
них писать? Они кто? Солисты из группы «На-на»? Нападающие «Динамо»?
– Известные писатели, путешественники, – бормочу я.
Она изумляется:
– Известные! Да я слышу о них в первый раз!
И предлагает сделку:
– Хотите, возьмем как рекламу? Недорого.
Я выхожу из кабинета, спускаюсь на третий этаж, к руководству газеты.
Мне везет, заместитель главного редактора читал книги путешественников,
знает их имена. Безо всякого торга заметка появляется в газете к открытию
выставки. К хранительнице русской культуры на четвертом этаже претензий
у меня не было.
Какие претензии?
За окном январь 2004 года.
Рыночная Москва.
Под конец года от Мирослава Зикмунда пришло письмо. В нем оказался
плотный лист бумаги. Развернув, я вздрогнул: как в старые времена, поверх
страницы типографский оттиск двух имен, постоянный на всех их письмах,
какие я получал в 1960-е и потом еще немного в 1970-е годы. Впоследствии,
когда совместная работа приостановилась, появились оттиски с каждым
именем в отдельности. На письмах Ганзелки – ing. Jiří Hanzelka, на письмах
Зикмунда – ing. Miroslav Zikmund. Но на листке этого письма, из ХХI века, все
было, как в первый раз, оба имени рядом: «ing. Jiří Hanzelka – ing. Miroslav
Zikmund, Gottwaldov – Zlin, Pod nivami». На таких листах они оба писали пись-
ма, еще когда жили в одном городе на одной улице и когда в ходу были два
названия города; к одному еще не привыкли, а от второго не хотели отвы-
кать.
Письмо М.Зикмунда в Москву (15 декабря 2004 г.)
Дорогой Леня, смотри, на какой бумаге я тебе сегодня пишу! Вынул ее из архива,
надо было перечеркнуть только бывшее название города. Большое тебе спасибо за
письмо (снова без даты!), которое мне передали лично мои друзья Радек и Пржемек в
феврале месяце вместе со всеми материалами. Я был очень доволен, что ты открыл
выставку фотографий, в газете я видел и твой короткий привет, получил я и пре-
красные снимки. Марии я передал твои приветы...
Тут нужно прервать письмо и пояснить, о чем пойдет речь дальше. В
поездках по СССР Иржи Ганзелку и Мирослава Зикмунда всюду сопровожда-
ли сотрудники местных филиалов Академии наук, во всяком случае, они так
представлялись. Эти люди, к ним приставленные, не отходили от гостей,
предвосхищали их желания, были предельно услужливы. Каково же было
изумление Мирослава Зикмунда, когда после смерти Иржи Ганзелки к нему в
руки попали подробнейшие донесения их сопровождающих – в адрес ЦК
КПСС, КГБ СССР, Академии наук СССР. Неожиданное участие в слежке со-
трудников академии, иные с учеными званиями, их особенно задело.
…Тебе хорошо известно, как проходило наше путешествие по бывшему СССР. Но
сейчас я снова чувствую себя обиженным – через 40 лет! Так называемые сотрудни-
ки Академии наук – они от Находки ни на один шаг не двинулись от нас, присутство-
вали при всех разговорах, хотя нам переводчиков нужно не было, приглашали нас в
свои семьи, симулировали дружбу и уважение, – и потом отправляли, срочно! – по-
дробные отчеты начальству КГБ. Какое лицемерие, притворство, двуличие – рус-
ский язык богат на такие свойства характера. Вот славная Академия наук, на каких
научных фундаментах она стоит! Прости меня, Леня, за эти слова. С другой сторо-
ны, я рад, рад, что Юра не дожил до того, чтобы читать эти документы.