сдержался, были такие обстоятельства. Но никогда не сказал и не сделал ни-
чего против совести.
Подсаживаюсь к Миреку:
– Что тебе нравится в Иржи больше всего?
– Его открытость. Очень сходится с людьми и совершенно доверчив.
Даже там, где не следовало бы или где его все равно не понимают.
Я сейчас слышу их голоса, глядя сквозь стекла автобуса на поля их ми-
лой родины. Мирослав и Мария обещали рассказать, как уходил из жизни
Иржи Ганзелка.
Удивителен этот дом на вершине холма, в глубине фруктового сада. За
сорок два года, прошедших с тех пор, как я был здесь первый раз, ничего не
изменилось. Внутри все тот же музей этнографии, где стены снизу доверху в
диковинных предметах, не меняющихся более полувека; от книг на под-
оконниках, на полу ощущение уюта, для гостей особенного, а хозяевам при-
вычного.
Мирек, неужели тебе 88-й год?
Мария ставит на стол яблочный пирог, Мирослав разливает сливовицу
собственного производства, ищет предлоги оттянуть тяжелый разговор.
– Знаешь, за год до поездки по Советскому Союзу, в 1961 году мы с
Юрой попали в Новую Гвинею после того, как ее покинули голландцы. Это
был последний день их власти. Издать книгу о стране удалось через сорок
лет. Вот, посмотри. «Там-тамы времени. Мир, о котором вы думали, что он
уже не существует». Прага, 2002 год. Это наша последняя книга, изданная
при жизни Юры. Хорошо, что он успел увидеть…
А вот «Континент под Гималаями». Мы ее закончили в шестьдесят
восьмом, в свет она вышла в шестьдесят девятом. В ней ни слова о политике,
но авторы не признали ввод войск приглашением, и книги как будто не су-
ществовало. Ее выдавали по списку членам правительства, а остальной ти-
раж, сто двадцать тысяч экземпляров, пылился в заброшенном амбаре. Мо-
жешь представить, что чувствовали мы оба, проходя мимо заколоченного
амбара и видя в щели гору книг. Для властей это было шестьдесят тонн ма-
кулатуры, подлежащей уничтожению.
Ты знаешь, я очень… ценил – можно так сказать? Прости, я стал забы-
вать русский. Я очень ценил Юрия. Его выдержка – есть такое выражение? –
фантастическая. Я много раз был у него в больнице в Праге. Он лежал снача-
ла в факультетской больнице Карлова университета на Карловой площади,
потом в больнице на Виноградах. Передвигался с большими трудностями.
Тогда я подумал, как у вас говорят – ирония судьбы? – он лежал по больни-
цам три с половиной года. Это был точный срок нашего первого путеше-
ствия по Африке и Южной Америке, когда мы издали семь томов книг, их пе-
ревели на одиннадцать языков. Теперь Юрий знал, что из больниц ему уже
не выйти 5. Мирек принес пачку фотографий.
– Это мы, молодые, в Мексике. Вот Юрий, белозубый блондин, герой
американского фильма! На улицах юные красавицы, отставая на три шага,
ходили за ним гурьбой: «Рубио! Рубио!» Светлый, светловолосый! Я смеялся
и завидовал… А когда в 1990 году мне пришлось лететь в Австралию без
Юрия, в первый раз одному, можешь представить, что было на душе.
…А это снимок 25 октября 1999 года. Утром в Пражском Граде прези-
дент Гавел наградил нас обоих медалями «За заслуги перед Чешской Респуб-
ликой». Я поспешил к Юрию, в больницу на Виноградах. Смотри, он стал на
ноги. Рассматривает медаль, улыбается. В клетчатой кофте и голубых боль-
ничных шароварах. Ну, думаю, пока радуется – жив!
Палата на четверых, ни телевизора, ни радио. Хотели перевезти в дру-
гую больницу, в лучшие условия. Не соглашался.
– Что же случилось, Мирек?
– Ты знаешь, трагедия шестьдесят восьмого была огромной нагрузкой
на психику. Всем было стыдно за унизительные действия наших властей. Это
не может представить, кто не пережил. Чтобы кормить семью, Иржи подре-
зал деревья на Петршине. Он работал в телогрейке, которую привез из Сиби-
ри. Потом свою кому-то отдал и пришел ко мне: «Мирко, у тебя сохранилась
телогрейка?» Стал носить мою. А по ночам читал и писал. Со временем стал
хуже видеть, ему оперировали глаза. Пришлось носить линзы, а техника бы-
ла не так… можно сказать – авторитетна? – как сейчас. Когда не получалось с
линзами, носил тяжелые очки, тринадцать или четырнадцать диоптрий. Без
них не видел, терял ориентировку. Однажды в Седло упал, сломал тазобед-
ренный сустав, с тех пор не выходил из больниц. Старался никого не огор-
чать, не вызывать к себе жалости. Набрасывался на газеты. С таким зрением!
Не только я, все друзья, кто к нему приходил, были поражены, как он следит
за событиями в мире.
…Слушаю Мирека, а перед глазами строчки старых писем:
«…Уже несколько лет у меня хроническое воспаление печени, последствия тро-
пических заболеваний…» «Но только в апреле месяце узнали в больнице… что во вре-
мя путешествий было у меня до десяти серьезных инфекционных заболеваний печени
(желтухи), которые я, конечно, не лечил. Знаешь, что на пути работают, не ле-
жат…» «Сейчас пустили домой и сказали: “лежать!” Но скажи, Ленька, разве это
возможно?» «…И ты хорошо знаешь условия и положение. Тогда зачем я буду терять
дальнейшее время в кровати?» «…Знаешь хорошо, как я проработал двадцать лет
жизни. Отдал обществу буквально все. И сейчас уже десять лет изолирован от ра-
боты, бесспорно полезной, любимой, и на уровне, за который мне никогда стыдно не
будет. Полная 1/3 активной жизни!!! Все знания, опыт, способности, горы материа-
лов и двадцатью годами труда проверенная жажда служить обществу просто вы-
брошены, и все. Кажется, уже недалеко время, когда придется распрощаться с моим
домом, где я живу с детьми» «…Если это касалось бы только одной, случайно моей
личной судьбы, ничего. Так в жизни бывает. Но это касается целых поколений пре-
красных, плодотворных людей…»
– Примерно за шесть недель до смерти Юрия мы виделись в последний
раз. Это было в больнице на Виноградах. Тогда впервые он сказал мне:
«Мирко, так можно сойти с ума…» Это я услышал от него первый раз в жизни.
В тот момент почувствовал: Юра, Юра, Юра… Но ничего не сказал, только:
«Все будет хорошо…»
Последние годы с ним рядом была Ольга Кноблова, преданный, хоро-
ший друг. Она приходила в больницу каждый день, ухаживала, как за ребен-
ком.
Ты хочешь знать, как хоронили Юрия.
Представь, я не был на похоронах!
В те дни, когда Юрий умирал в Праге, «скорая помощь» меня увезла в
больницу. Сначала в Оломоуце, оттуда вернули в Злин. Была операция на
сердце. Пятнадцатого февраля я лежал после операции, еще не пришел в се-
бя, как из Праги позвонил Юра младший: «Утром… папа умер…» Я не мог
двигаться. С лучшим другом не сумел проститься. В Прагу выехала Мария.
Говори, Мария, я переведу…
Мария сидела за столом, не шелохнувшись.
Оказалось, девятнадцатого февраля в Праге хоронили не только Иржи
Ганзелку, но и Мирослава Горничека, легенду чешской сцены, любимого
народом актера, комика, режиссера. Они умерли в один день, два самых то-
гда известных человека в республике. С Горничеком прощались в Нацио-
нальном театре; тысячи пражан шли за катафалком. О печальном событии
извещали газеты, радио, телевидение.
На прощании с Иржи Ганзелкой были двенадцать человек – только род-