АССИСТЕНТ. Вот как?
ФЕЙЕРБАХ (испуганно). Это всего лишь пример, только пример.
ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Собаку уже привели.
ФЕЙЕРБАХ. На сцене со мной однажды был случай - это очень комическая история, я по сей день не перестаю смеяться - по указанию режиссера я должен был, после завершения сцены с Дездемоной, подняться по лестнице на три ступени, затем повернуться, снова спуститься вниз и выйти с другой стороны. - А что за собака?
АССИСТЕНТ. Все в порядке, не обращайте внимания.
ФЕЙЕРБАХ. Я же поднялся не на три ступени, но и на четвертую, пятую и так по всему лестничному помосту до самого верха! Вы ведь знаете где оканчивается театральная лестница - в пустоте! Это всего лишь помост, лестница-фантом. Все кричат: Остановись! Остановись! К счастью, когда я свалился, не сломал себе шею. (Резко смеется.)
АССИСТЕНТ. Странная история.
ФЕЙЕРБАХ. Мы так смеялись, так смеялись! -- Вы уходите?
АССИСТЕНТ (встал, идет к сцене). Да где, наконец, собака? Должен же хоть кто-нибудь заняться этой чертовой дворнягой!
На сцене никого из персонала нет.
Куда все подевались?
ФЕЙЕРБАХ. Не можете же вы просто так уйти!
АССИСТЕНТ. Что я - ваш сторож?
ФЕЙЕРБАХ (испуганно). Нет, вы не мой сторож! Боже упаси! Нет! Как вам только могло такое прийти в голову? Мне не нужен сторож! Вы, по-видимому, хотите подняться к господину директору, к господину Леттау, и сказать, что мы его ждем здесь так долго. Вам не надо этого делать! Я очень терпелив! (Кричит вверх, к порталу.)
Мое терпение безгранично! - -
Ведь у вас повсюду микрофоны, а, возможно, и видео-глаз, который за нами наблюдает. Но, вероятно, после репетиции его выключают, чтобы господин Леттау имел возможность отдохнуть. Я могу это понять. Все время театр, ничего, кроме театра! Он просыпается и думает - опять театр, а при этом он, возможно, предпочел бы обычную жизнь, потому и выключает аппаратуру.
Когда абсолютно тихо, когда театр словно вымирает, жизнь возвращается. (Кричит вверх.)
Мое терпение безгранично!
Он меня услышал?
АССИСТЕНТ. Не думаю.
ФЕЙЕРБАХ. Какая тишина! Чернильно-черная тишина. Как невероятно тихо! Я снимаю ботинки, чтобы мои шаги не были слышны. Потому что мои шаги могут мешать. Ведь мои шаги - если я не сниму ботинок - грохотали бы как гром! (Снимает ботинки, ставит их рядом к рампе, делает несколько шагов, неслышно прохаживается в носках по сцене.) Считается, что только на природе, в одиночестве природы, можно ощутить глубочайшую тишину... в пустыне. Мне знакома пустыня, я шел по глубокому песку, который при каждом шаге вновь и вновь обволакивает лодыжки - там меня тоже охватывало искушение идти все дальше и дальше. Но подобная глубочайшая тишина существует и в театре, порой даже во время самого незначительного представления, в зале сидит тысяча людей или даже больше, актер сделал движение рукой, произнес фразу, бросил взгляд, замер на мгновение, и вдруг наступает эта великая тишина - глубокая как сталактитовая пещера, всеохватывающая тишина. Тысяча человек в темном зрительном зале. Такое мгновение как бы останавливает время. Sitit anima mea Deum, Deum vivum12 - живого Бога жаждет душа моя! - А теперь скажите, господин ассистент, разве не мы сами создаем нашего Бога, там, наверху? - А как вы, собственно, оказались в театре?
АССИСТЕНТ (не слушал). Я?
9.
ФЕЙЕРБАХ. Я расскажу вам, как я попал в театр. Мы ждем уже более часа, и нам придется ждать еще дольше. Мне было семь лет. Я был довольно замкнутым ребенком. У меня перед глазами картина - холодным воскресным днем я иду с моей теткой в тир, но вовсе не стрелять, мне это не нравилось. Ведь все мальчики любят стрелять, так хочется в кого-нибудь прицелиться и бабахнуть! Мне же, мне никогда этого не хотелось! В тире иногда давали детские представления, гастрольные спектакли, и в этот воскресный день там играли детскую пьесу. Я был просто вне себя, был восхищен, - мерцал синеватый, таинственный свет, один раз появилась какая-то фигура, очень большая и вся из золота - я завидовал всем, кто там, наверху, ходил и разговаривал, и смеялся, а один из них мог даже летать по воздуху через всю сцену, туда и обратно! Я спросил мою тетку, которая купила билеты: "Сколько нужно заплатить, чтобы разрешили быть там наверху и говорить, и летать?" Она рассмеялась и ответила: "Нисколько, нисколько, маленький глупышка, платят только за то, что смотрят!" Я ей не поверил. Наверняка у нее просто нет столько денег, подумал я. Она была молодая портниха, одна из тех незамужних теток, которые по воскресеньям берут с собой маленького племянника и идут с ним куда-нибудь развлечься, чтобы доставить ребенку радость. В этом их жизнь, другой у них нет. Возможно, в дни вашего детства таких теток уже не было, этих милых, скромных и порой своенравных созданий, которые независимо и добросовестно проходят предназначенный им путь и всю свою жизнь нисколько не рассчитывают на то, что кто-то обернется и с симпатией посмотрит им вслед. Да. И вот тогда я стал актером и заплатил за это всей своей жизнью. - Ну, а вы?
АССИСТЕНТ. Автостопом.
ФЕЙЕРБАХ. Что это должно означать?
АССИСТЕНТ. Да, автостопом. Я стоял на автостраде и хотел добраться до Южной Франции. Одна из машин остановилась и захватила меня, и это был директор театра.
ФЕЙЕРБАХ. Ага. Вот как.
АССИСТЕНТ. Я тогда и представления не имел, что такое директор театра.
ФЕЙЕРБАХ. Ах вот как, вы, наверное, понравились ему? Ага! Что ж, чисто внешне - вы симпатичный молодой человек. Иногда этого бывает достаточно. Во всяком случае - на некоторое время.
Из кулисы выходит полная женщина.
Останавливается.
1О.
ФЕЙЕРБАХ. Трагической ошибкой всей моей жизни стала вера в то, что в театре не действуют преграды и ограничения обычной жизни, что в театре можно всего себя, всю свою сущность развить до самого конца, до абсолютной ясности, до последнего предела. Однако именно в театре постоянно слышишь: соблюдать дисциплину, поддерживать дисциплину! Ни в коем случае нельзя быть человеком ненадежным, на которого опасно полагаться, в противном случае сразу же должен опуститься занавес.