Если при этом зло во Вселенной, согласно нашей аксиоме, есть все, что похоже на смерть, а добро есть нравственная болезнь, приближающая к смерти, то диалектика души такова: добро есть постижение зла внутри самого себя. Смерть нужно принять. Латинский девиз «mеmento mori», который римляне вспоминали лишь в трауре по усопшим и на гладиаторских ристалищах, никак не являлся для них внутренним «modus vivendi» (образом жизни). Принять смерть по-настоящему – значит изменить свое отношение к смерти, к этому вселенскому злу, значит преодолеть в себе зоопсихологию, если уж человек не хочет жить по законам дарвинизма. Как говорили все те же латиняне: Navigare necesse est, vivere non est necesse – «Плыть необходимо, жить нет необходимости». Если жизнь – безусловное добро, то борьба за выживание со всеми ее социальными проявлениями, делающими этот мир таким, каков он есть, – дань этому добру, а цивилизационные компромиссы, которые пытаются придумать моралисты, лишь дань лицемерию.
По сути, это неустранимое стремление к выживанию любой ценой и есть единственный грех самосознания пред Небом. Даосский принцип бездействия, равно как и доктрина Иисуса о непротивлении злу подразумевают отказ именно от этого инстинкта. Что проку от медитаций в позе Лотоса и упражнений в йоге, если, получивши по щеке, застываешь от страха или бросаешься в ярости на обидчика, чтобы вернуть свои штаны? Первая степень свободы: не лгать самому себе. Вторая степень свободы: ничего не бояться. Третья ступень свободы: если отнимут штаны, ходить без штанов. И за всем этим стоит преодоление человеческого, вплоть до его гормональной системы.
Как раз человеческий инстинкт выживания делает мир таким, что в нем иногда не хочется жить. Но самоубийца подобен тому, который на пиру среди чумы плюнул в общественный котел. В этом завуалирована причина эмоциональной, подсознательной неприязни к нему пирующих. Если человек посягает на чей-то инстинкт выживания во имя своего инстинкта выживания, он – злодей (и разумный дарвинист). Но если человек хочет умереть, другим какая печаль? Ханжеский ответ известен: любовь к ближнему. Так ведь это – та самая любовь, дефицит которой ощущают все, включая тех самых самоубийц, не получивших своей доли любви в этом мире. Истинный же ответ таков: оскорбление своим поступком тех, кто продолжает жить по Дарвину, в зоопсихологии.
Частным случаем суицида является эвтаназия. Простая статистика говорит, что в современном мире наиболее терпимыми к эвтаназии оказываются наименее религиозные и наименее тоталитарные народы. Напротив, религиозные или имперские общества, вроде РФ, США и КНР, против нее. Пионером в области легализации добровольной смерти стали Нидерланды. В 1984 году Верховный суд страны признал добровольную эвтаназию приемлемой. Эвтаназия была легализована в Бельгии в 2002 году. С апреля 2005 года в бельгийских аптеках, как некогда в республике Монтеня, появились специальные наборы для эвтаназии, позволяющие упростить процедуру добровольного ухода из жизни. В России эвтаназия является преступлением и квалифицируется как умышленное убийство в соответствии с частью 1-й статьи 105-й УК РФ.
Говоря о ханжеском отношении человека к смерти, нельзя не упомянуть и его отношение к тюрьмам. Для человеческой психики, выстроенной на инстинкте выживания, отношение к эвтаназии прямо связано с отношением к смертной казни. Гуманизм европейского общества, выраженный в запрете на казнь, есть лишь продолжение его лицемерия и психологической безграмотности. Это – еще один вклад в ханжество цивилизации, которая желает выглядеть лучше, чем она есть. ЕС не смеет казнить своих преступников, но считает возможным отправлять армии в другие страны. Неужели эти афганцы, или иракцы, или сербы, или, быть может, арабы, корейцы, русские, эскимосы большие злодеи, чем их собственные убийцы и насильники? Неужели норвежский социопат, расстрелявший сотню подростков, лучше какого-нибудь мусульманского ополченца? Отказ от смертной казни требует от общества и абсолютного пацифизма, того самого непротивления злу, которое Рассел считал антинаучным и вредным.