Теперь все это было неважно.
Сегодня утром жены не стало.
Он был слегка разочарован. Он знал, что ему предстоит убить жену, но не думал, что это придется делать в такой дикой спешке. Он хотел бы посмаковать убийство, насладиться моментом, отыграться за все эти годы. Но жена его опередила. Пришла в его уютный рабочий уголок с каким-то дурацким вопросом. Увидев, чем он занят, она так и вытаращила глаза. Все смотрела и смотрела на динамит.
Посмотрев мужу в глаза, она закричала. Пришлось ее успокоить.
Теперь ее тело лежало в углу. Он даже и не подумал, что стоило бы избавиться от трупа. Он не собирался задерживаться в этом доме. Приближались землетрясения, а сразу после них он должен был встать и пойти туда, куда прикажут голоса. Впереди еще много работы. Но сначала надо добраться до соседнего города.
Когда он покончит с делами, там не останется ни одной живой души.
Сверху послышался шум — дети вернулись из школы. Трое детей. Мальчик и две девочки. Двенадцати, десяти и семи лет. Он ругнулся и посмотрел на часы, недоумевая, как это день так быстро прошел.
— Мам? Пап? — Старший сын кричал так громко, что и мертвого бы разбудил.
— Сейчас поднимусь, — сказал он, довольный тем, как спокойно прозвучал его голос.
Он взял со стола ружье и еще раз проверил, заряжено ли оно. Встал и чуть скривился — колени хрустнули. Потом развернулся и зашагал к лестнице. В голове шептали голоса, мягко обволакивали, соблазняли. Они знали, что делать, и их слова звучали очень убедительно.
Не будет никаких угрызений совести.
Это просто-напросто работа.
— Привет, Даниэль.
Он не поднял взгляд, продолжая рассматривать стены. Кто-то их недавно отмывал. Пытался оттереть грязные пятна. Трещины. Что-то с размаху врезалось в стену. Черные трещины на белой стене. Странно. Он почему-то ждал, что здесь будет чисто, но ошибся. На пыльном кафельном полу виднелись следы — кто-то пододвигал стул чуть ближе к окну. Ободранная дверь, погнутые, покореженные жалюзи — видимо, уборщики отлынивали от работы.
У женщины, которая стояла перед ним, не было белого халата и стетоскопа на шее. Она была одета в бежевый костюм, обута в кроссовки. С распущенными волосами, без очков.
Она выглядела во всех отношениях нормальной.
— Я доктор Коутс, — продолжила она, так и не дождавшись ответа. — Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Ну, ты и сам знаешь.
Даниэль скрестил руки на груди. Потом вспомнил, что читал об этой позе в статьях о психологии. Она считалась защитной. Так он сразу начинал выглядеть виноватым. Как будто он что-то скрывает. Так что он засунул руки в карманы джинсов и принялся постукивать ногой о стол. Шнурки у него были грязные.
— Даниэль?
Он бросил на нее быстрый взгляд. В руках у нее был планшет с ручкой, но она пока ничего не писала — ждала, когда он заговорит. Изольет ей душу. Тогда она запишет его слова и сделает соответствующие выводы.
Ему было нечего сказать.
— Даниэль, ты знаешь, почему ты здесь?
Не говори ни слова. Они все равно ничего не могут сделать. Скоро это кончится.
Однако надо было сказать хоть что-нибудь. Он не хотел целый час таращиться на грязные стены. И почему люди все время хотят заполнить тишину звуками? Даже его мама круглыми сутками не выключала телевизор. Она говорила, что телевизор ее успокаивает, но никогда не приглядывалась к тому, что происходит на экране.
Дело в том, что он не знал, с чего начать. От этого разговора многое зависело. Он мог рассказать о том, что творилось в его голове, сотней разных способов — с разными последствиями. На чем же остановиться?
— Даниэль?
— Он первый начал.
Вот. Три слова. Не лучший выбор. Нужно было сказать что-то другое. В груди у него все сжалось.
Доктор Коутс приподняла уголки губ в улыбке:
— Значит, ты все-таки можешь говорить. Я уж подумала, что ты немой.
Даниэль пожал плечами.
— Отличное начало. Но нет, мы здесь не потому, что он первый начал.
Она подошла к столу и присела на краешек. Даниэль чувствовал запах ее шампуня. Или, может, лосьона для рук. Кокосового.
В комнате повисла тишина — доктор Коутс ждала, пока он снова заговорит. Даниэль знал: нужно что-то сказать, но что? Он был уверен, что обсуждать это бессмысленно. Что случилось, то случилось. Прошлого не изменишь.