Но Даниэль не сдавался:
— Что они тебе сказали?
Он слегка встряхнул Мейсона — не больно, но глаза пришлось открыть.
— А то, что я им сказал, тебя не волнует?
— Ладно. Что ты им сказал?
Мейсон застонал. Спина вся горела.
— Ничего.
— Ну, а они тебе?
— Сказали, что застрелили Кеннеди.
Даниэль подавился смешком:
— Ну ты и клоун, турист.
— Стараюсь.
Даниэль дал Мейсону подушку, и тот, морщась от боли, засунул ее под голову. Уютнее ему не стало. Мейсон был уверен, что в таком состоянии ему не заснуть — если только не удастся пустить себе пулю в лоб.
— Они очень много спрашивали про Ариес, — сказал Майкл, пристально глядя на Даниэля. — Откуда они о ней столько знают?
— Понятия не имею, — пожал плечами Даниэль.
Врет.
— Ты что-то знаешь. — Мейсон вспомнил свой разговор с Леоном. — Они так говорят.
— Знаю достаточно, чтобы держать рот на замке, — отрезал Даниэль. — Если ты рассказал им, где она…
— Я тоже не сказал ни слова. Иначе с чего бы мне так выглядеть? Думаешь, я сам их попросил меня избить? Меня пытали электрохлыстом. Ты хоть можешь себе представить, как это больно?
— Могу.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Сквозь тонкие стенки палатки до них долетали звуки с улицы.
— Теперь я знаю, что делать, — наконец сказал Мейсон.
— И что же?
— Я убью их, — заявил Мейсон. — Чего бы мне это ни стоило.
Даниэль придвинулся к нему:
— Следи за языком, турист.
Мейсон закрыл глаза.
— Ты правда думаешь, что мне не наплевать? Пусть слушают. Я не боюсь.
— Я не об этом. Кое-какие слова нельзя взять назад. Они приведут тебя во тьму.
— А может быть, мне и нужна тьма, — сказал Мейсон, помолчав.
Даниэль долго тер глаза.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Это не шутки, Дауэлл. Послушай меня. Ты думаешь, что можно пойти, убить несколько загонщиков и объявить себя героем, который спасает человечество. Это нормально. У тебя есть цель. Великая, священная цель. Но теперь они пришли, отобрали у тебя игрушки и задали тебе взбучку, и ты собираешься им отомстить. Можно убивать загонщиков, прежде чем они убили тебя. Но мстить им за то, что они тебе досадили… Это не пройдет даром. Если впустишь в себя тьму, назад дороги не будет.
— Хочешь сказать, что я стану загонщиком? — Мейсон приподнялся на локте. — Последний раз, когда я смотрел в зеркало, у меня в глазах не было никаких черных вен. Ты сам говорил, что нельзя превратиться в загонщика. Или я уже такой, или нет.
— А кто сказал, что я прав? — Даниэль резко повысил голос. — С каких это пор я стал всезнающим мудрецом? Я разбираюсь во всем этом не лучше тебя.
Мейсон улыбнулся:
— Ну ты и лицемер! Помнишь, как мы дрались с загонщиками в торговом центре? Разве не ты сказал, что у меня «есть потенциал»? Нес какую-то чушь насчет того, что я чувствую тьму. Ты сам вложил мне в руку нож. А теперь, когда я принял твою точку зрения, ты начинаешь шуметь и говорить, чтобы я двигался к свету?
Даниэль пожал плечами:
— Может, я ошибался.
— Нет, не ошибался.
— Каждый шаг приближает нас туда, куда мы хотим попасть — или не хотим, — сказал Даниэль. — Направление зависит от тебя. Послушай меня, Мейсон. Не иди по этой дороге. У тебя есть выбор. У загонщиков его нет.
— Ты что, жалеешь этих монстров?
— Может быть.
У порога палатки образовалась какая-то тень. Даниэль встал, расстегнул дверь и откинул полог. Снаружи стояла девушка из детского сада. Судя по всему, она не ожидала увидеть Даниэля.
— Э-э… — произнесла она, глядя на Мейсона, — та вчерашняя девочка… Она проснулась и хочет к тебе. Ни с кем больше не разговаривает. Можешь прийти?
Мейсон не хотел никуда идти. Он хотел лечь и забыться — хотя бы на несколько минут. Почему его даже ненадолго не могут оставить в покое? Но вместо этого он кивнул и встал, ухитрившись не закричать от боли. Выбираясь из палатки, он как следует толкнул Даниэля в бок.
Тот собирался было что-то еще сказать, но Мейсон ушел, прежде чем Даниэль успел вымолвить хоть слово.
Стоило Мейсону зайти на территорию детского сада, как навстречу ему бросилась Кейси. Она крепко обняла Мейсона; спину пронзила острая боль, к горлу подступила тошнота. Мейсон стиснул зубы и слегка отстранился от Кейси, думая, сколько же боли может выдержать человек перед тем, как окончательно сдастся.