Вивьен заставила себя снова обдумать все события, припоминая каждую подробность, чтобы проверить, не упустила ли что-нибудь. Зигги, письмо, Уэнделл Джонсон, Младший Босс, нелепый трехлапый кот. Вся эта взрывчатка, которую сумасшедший сумел разложить до своей смерти. Жертвы, которые были и которые еще могут быть, если они не задержат того, кто задумал мстить и безжалостно осуществлял свое намерение.
И наконец, эта сумасбродная кошатница Джудит. Можно ли верить ей? Рассел видел человека в зеленой куртке, выходившего из квартиры Зигги. Человек в такой же точно одежде приходил в этот дом. Вопрос: одно ли и то же это лицо? Если да, то это не мог быть новый квартирант, потому что капитан сказал — квартира оплачена на год вперед.
Причина не очень понятна. Если только вместе с письмом отец не отправил сыну и ключи от своей квартиры. В таком случае зеленая куртка была на человеке, которого они отчаянно ищут.
Она намеренно исключила из этого рассуждения тревожный, взволнованный голос отца Маккина, хотя он по-прежнему звучал в ушах.
Это связано со взрывами, да простит меня Господь…
Она не представляла, чего ожидать, и потому ей не терпелось добраться к нему как можно скорее.
Казалось, время и машина двигаются по-разному. Одно слишком быстро, другая слишком медленно. Она еще раз набрала номер Рассела. Просто чтобы убить время, а не ради интереса, убеждала она себя.
Никакого ответа.
Телефон либо выключен, либо вне зоны действия сети. Уступив своей человеческой природе, Вивьен позволила себе пофантазировать, будто она рядом с Расселом, где-то совсем в другом месте, где не слышны шумы большого города и крики жертв, и почувствовала, как вспыхнуло желание и промежность окатило жаром. Случайность, сказала она себе. Но это была единственная, первая за долгое время примета, что она еще жива.
Когда она свернула на грунтовую дорогу и через пару поворотов увидела здание «Радости», ее вдруг охватила тревога. Она подумала, что не так уж и хочет узнать, что собирается сказать ей отец Маккин. Притормозила, чтобы не тянуть за собой во двор тучу пыли.
Священник ожидал ее возле сада — черное пятно на фоне зелени и голубого неба. Вивьен обратила внимание на то, что он в сутане, в этом длиннополом одеянии, которое церковь со временем позволила священникам заменять иногда более удобной и современной одеждой.
Выйдя из машины и направившись к нему, Вивьен подумала, что на этот раз его выбор не случаен, что кроется в нем какой-то определенный смысл. Как если бы преподобному Маккину почему-то требовалось подчеркнуть свой церковный сан.
Подойдя ближе, Вивьен убедилась, что ее предположение недалеко от истины. Глаза человека, который оказался перед нею, словно потухли и избегали ее взгляда. В них не было ни тени столь свойственной ему обычно жизненной энергии и доброжелательности.
— Ну вот и хорошо, что приехала.
— Майкл, отчего такая срочность? Что случилось?
Маккин огляделся. Двое ребят в другом конце сада чинили ограду. Третий стоял рядом и подавал им инструменты.
— Не здесь. Пойдем.
Он направился к дому. В вестибюле остановился возле двери в небольшую комнату, служившую медицинским кабинетом, и открыл ее.
— Вот, заходи. Тут нам никто не помешает.
Вивьен прошла в комнату, где все сияло белизной: стены и потолок, простыня на металлической кушетке, старая медицинская ширма, чуть подальше, в углу, стеклянный шкафчик для лекарств. Одежда священника выглядела здесь словно чернильное пятно на снегу.
Отец Маккин остановился, не в силах взглянуть Вивьен в глаза.
— Скажи, ты веришь в Бога?
Вивьен удивилась такому вопросу. Не мог же он вызвать ее, да еще так срочно, только для того, чтобы узнать, верит ли она в Бога. Но решила, что раз спрашивает, то, наверное, не случайно.
— Несмотря на мою работу, я мечтательница, Майкл. Это самое большее, что я могу себе позволить.
— И в этом разница между нами. У мечтателя есть надежда, что его мечты сбудутся.
Он помолчал и постарался заглянуть ей в глаза.
— А верующий человек верит.
Потом он отвернулся, подошел к шкафчику и некоторое время разглядывал упаковки с лекарствами.
Заговорил, не глядя на нее:
— То, что я хочу сказать тебе, противоречит этой вере. Противоречит всем наставлениям, которым я следовал многие годы. Всему, во что верил, что разделял. Но бывают случаи, когда церковные догмы поистине непостижимы перед человеческими страданиями. Перед многими, слишком многими человеческими страданиями.