Он пожимает плечами:
— В жизни есть вещи, которые не купишь за деньги.
Отвечаю примерно таким же жестом:
— Знаю, но не встречался с ними на практике. Всю жизнь занимался другими.
Он садится передо мной. Смотрит мне в глаза. Это приятно.
— После этого краткого упражнения в философии что могу сделать для тебя?
— Я пришел поблагодарить тебя. И по делу.
Жду продолжения. Мой сын всегда умел удивить меня. Не говоря уж о том, что умел и вывести из себя как никто другой.
— Без твоей помощи я никогда не достиг бы такого результата. За это буду благодарен тебе всю жизнь.
Эти слова очень радуют меня. Никогда не думал, что услышу нечто подобное от Рассела. Но любопытство не проходит.
— О каких же делах хочешь поговорить со мной?
— У тебя находится одна моя вещь, которую я хотел бы выкупить.
Наконец я понимаю, к чему он клонит, и не могу не улыбнуться. Открываю ящик стола и достаю из-под газеты подписанное им обязательство, которое получил в обмен на свою помощь. Кладу его на стол посередине между нами.
— Ты это имеешь в виду?
— Да, именно это.
Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза.
— Извини, сынок. Но, как ты сам сказал, есть вещи, которые не купишь за деньги.
Он неожиданно улыбается:
— А я и не собираюсь предлагать тебе деньги.
— Ах нет? Тогда чем же ты хочешь расплатиться?
Он опускает руку в карман, достает оттуда небольшой пластиковый предмет и показывает мне. Я вижу, что это цифровой магнитофон.
— Вот этим.
Опыт научил меня оставаться невозмутимым. Сейчас это мне тоже удается. Проблема в том, что об этом моем свойстве он тоже хорошо осведомлен.
— А что это такое, можно узнать?
Я задал вопрос только для того, чтобы потянуть время. Но если я не окончательно поглупел, то отлично догадываюсь, о чем идет речь и для чего он понадобился. И Рассел подтверждает это:
— Это магнитофон, на который записан твой разговор с генералом. Предлагаю этот небольшой предмет в обмен на обязательство.
— Ты никогда не посмеешь использовать его против меня.
— Думаешь? Проверь. Вся история у меня уже в голове.
И он жестом обозначает размеры огромного заголовка:
«Подлинная история одной подлинной коррупции».
Я люблю играть в шахматы. В этой игре существует правило: проигравший поздравляет противника. Мысленно убираю своего короля с шахматной доски. Потом беру обязательство, театральным жестом рву его на мелкие кусочки и опускаю в корзину для бумаг.
— Ну вот. Все в порядке. У тебя нет никаких обязательств.
Рассел встает и кладет передо мной магнитофон.
— Я знал, что мы договоримся.
— Это был шантаж.
Он весело смотрит на меня:
— Разумеется.
Рассел смотрит на часы. Вижу у него на руке какую-то дешевую модель. Те золотые, что я подарил ему, он, должно быть, продал.
— Мне нужно идти. Меня ждет Ларри Кинг для интервью.
Зная своего сына, могу предположить, что он шутит. Но при той известности, какая обрушилась на него, не удивился бы, если бы это оказалось правдой.
— Пока, папа.
— Пока. Не могу сказать, что рад встрече.
Он направляется к двери. Ковер заглушает шаги, и даже дверь открывается неслышно. Я останавливаю его:
— Рассел…
Он оборачивается, и я вижу лицо, которое, как все говорят, точная копия моего.
— Да?
— Как-нибудь на днях, если хочешь, приходи обедать домой. Думаю, твоя мать была бы очень рада повидать тебя.
Он смотрит на меня глазами, которые мне еще предстоит узнать лучше. Отвечает, чуть помедлив:
— Охотно приду. С удовольствием.
И уходит.
Остаюсь в задумчивости. Я всю жизнь был человеком дела. Сегодня, мне думается, совершил замечательную сделку. Беру магнитофон. Нажимаю кнопку воспроизведения записи.
И сразу же все понимаю. Я всегда считал сына скверным игроком в покер. Но, видимо, он из тех, кто способен учиться на своих ошибках.
На ленте нет никакой записи.
Ну ничего не записано на этом чертовом магнитофоне.
Встаю и иду к окну. Внизу раскинулся Нью-Йорк, один из многих городов, которые я сумел завоевать в своей жизни. Сегодня он кажется мне немного дороже, и тут приходит веселая мысль.
Мой сын Рассел Уэйд — отличный журналист и отменный сукин сын.
Несомненно, эту вторую черту своего характера он унаследовал от меня.
* * *Я в Бостоне, на кладбище, где похоронен мой брат. Открываю стеклянную дверь и вхожу в семейную усыпальницу, где издавна хоронят членов нашей семьи. Надгробие из белого мрамора, как, впрочем, и все другие. Роберт неизменно улыбается мне со снимка на керамике, на котором лицо его никогда не постареет.