Вечером вернувшиеся с работы домочадцы принесли мне «лекарство от всех болезней» — высушенные куриные желудки.
Дядя перетер их в порошок и развел молоком. По его словам, эта желтоватая смесь должна была вмиг поднять меня на ноги. На вкус «лекарство» было очень горьким, но выхода нет, я выпил его. Меня начало тошнить. После этого я забастовал и сказал маме, что никакие народные снадобья я больше пить не буду.
Вечер, село, найти врача очень непросто. Мне привезли молодого доктора, он меня посмотрел, сказал, что, скорее всего, я чем-то отравился, назначил обезболивающее, и на этом все. Такое лечение мне не помогло, становилось хуже, пошли третьи сутки заболевания.
По счастливому стечению обстоятельств у соседей в гостях был хирург. Его уговорили меня посмотреть. Мне очень хорошо запомнился его образ: уже в годах, статный, высокий мужчина, говорил он тихо и мягко. Доктор подошел ко мне, попросил показать язык, потом уложил на спину и надавил на нижний правый квадрат живота (правую подвздошную область), от нестерпимой боли я закричал. «Больно?» — «Очень». После этого он резко отпустил руку — я закричал снова.
Надо оперировать, срочно. Промедлим — будем иметь дело с перитонитом[2].
И меня отвезли в Центральную районную больницу.
Операция
Это сейчас, заходя в операционную, я чувствую себя супергероем, ведь я захожу туда для того, чтобы помочь больному. А тогда, в далеком 1995 году, я был не супергероем, а маленьким испуганным пациентом.
По дороге в операционную меня переодели в медицинское белье, надели шапочку, бахилы. В операционной меня переложили на холодный стол; медицинские сестры готовились к операции: вскрывали ампулы, доставали шприцы. Одну руку зафиксировали под углом 30 градусов, сделали укол, после чего анестезиолог дал команду вести обратный отсчет. Десять, девять, восемь… А потом я проснулся в палате. Слабость, ломота, сильная сухость в горле, но острой боли больше не было. Вокруг меня сидели родственники.
Мой послеоперационный диагноз звучал так: острый гангренозный аппендицит. Местный перитонит.
Обстоятельства сложились так, что моя рана еще и загноилась. Мне прокололи несколько курсов антибиотиков (пенициллин и гентамицин), делали перевязки. Реабилитация была тяжелая и долгая, но со временем рана зарубцевалась, хоть на память мне и остался очень некрасивый, грубый шрам.
Война
В моем детском сознании мой спаситель был очень крутым. Я искренне восхитился этой профессией врача и решил, что свяжу свою жизнь с медициной, а именно — с хирургией.
Когда в школе начались профильные предметы, я усиленно стал их изучать. Химия, биология, физика — я штудировал учебники, принимал участие в олимпиадах, проблем с учебой не возникало, я уверенно шел к своей цели.
Но пятого сентября 1999 года в 4:20 утра моя жизнь кардинально изменилась. Началась Вторая Чеченская кампания.
Еще до рассвета нас разбудил отец и сказал собираться. Мы выбежали из подъезда, и прямо над нашим домом пролетел истребитель. Происходящее напоминало картинку из американских блокбастеров: повсюду шум, хаос, суета. Мимо двора проезжал молодой парень, наш сосед — милиционер.
«Собирайтесь быстрее, берите самое ценное и уходите, пока наши держат безопасный коридор».
У нас был небольшой автомобиль «Таврия». Я, родители, сестра и брат сели в нее и бежали из родного места.
Переезд
Уехав из родного села и потеряв дом, мы первое время жили у родственников: сначала у родни отца, потом — матери, но семья у нас большая, и постоянно останавливаться у кого-то было неудобно.
Спустя два месяца, когда боевые действия закончились, отец решил вернуться назад и начать постепенно восстанавливать быт. Второй раз мы уже приехали туда вдвоем с отцом. Послевоенная разруха была ужасной. Эти воспоминания до сих пор отзываются дрожью в моей душе.
На въезде стоял сгоревший дотла военный «Урал». Дома вокруг были разрушены, убитый скот грудами гнил среди развалин. В воздухе стоял мерзкий, приторный, удушающий запах гнили и гари.