Знал ли?
Знал. И готовил с самого начала. Иначе на кой мне уметь ставить печать? Слова Лив все еще отчетливо звучали в голове: только тот, чья жила порвется…
Вспоминать не хотелось. Даже мимолетные касания воспоминаний о видении, далекие отголоски, превью несвершившегося усиливали боль.
Поэтому я застыла в настоящем, пытаясь мысленно остановить время. Будущего не хотелось. Никакого. Совсем.
Меня качали на руках, как ребенка. Закутали во что-то мягкое и теплое, обняли, закрыли от всех невзгод мира. И если бы отпустили, не заметили, оставили в одиночестве со своими мыслями, я быстрей бы пришла в себя. А тут – разомлела. Расслабилась. Испуг плавно перерос в жалость к себе, из-под закрытых век потекли слезы, а их не заметить сложно.
Меня рассекретили.
И я открыла глаза.
– Больно?
– Немного, – соврала я. И слезы вытерла, хотя тщетно – они как текли, так и продолжали течь.
Мы сидели на лавочке, почти у самого конца аллеи. Вернее, Эрик сидел, а я полулежала у него на руках, с ног до головы укутанная в мохнатый плед. Аллея замыкалась непростительно запущенным садом – деревья и кусты сплелись ветвями, пытаясь выжить, заглушить друг друга, отобрать лишний кусочек света и тепла. Сплетения эти, припорошенные снегом, ночью выглядели особенно зловеще, а если учесть недавнее видение…
Я вздрогнула.
– Что ты видела?
Вопрос осторожный, но в голосе – настойчивость вождя. Необходимость знать. Анализировать. Каждая минута неведения приближает нас к опасности – Эрик выучил это правило давно.
– Я…
Запнулась, впервые не зная, что сказать. Соврать? Придумать? Или, может, выдать правду, и пусть Эрик решает, как этой правдой распорядиться? В конце концов, самого Хаука мы еще не видели. Возможно, он не так страшен, каким вижу его я. Подумаешь, охотник! Сколько их было – молодых и древних? Совсем недавно целая армия бежала, сверкая пятками. Возможно, и этот…
Невозможно. Нельзя себе врать – Хаук не побежит.
Но ведь это не наша битва! Херсир тоже вернулся, вот пусть он и…
– Полина?
Настойчивый взгляд, и ложь сама вырывается в мир:
– Не помню. То есть… Смутно все. Там была Лив и Хаук. У него жуткие светящиеся щупальца, метров по двадцать каждое. Их много, они…
Слезы соленые и холодят щеки, покрывают коркой кожу. Почему бы не дать мне отдохнуть? Почему, черт возьми, нельзя понять, что мне больно?! Страшно. И жить… жить хочется. Очень.
Злость захлестнула – на себя саму, за то, что хороню себя раньше времени. Видения – не стопроцентная гарантия событий.
Видения – нет. А слова Барта?
И вот я злюсь уже не него. Я же к нему, как к отцу… Доверяла, а он… Он просто готовил меня к жертвоприношению. Методично, аккуратно выписывая на душе ритуальные узоры смертницы.
– Хорошо, не надо говорить, – шепнул Эрик мне в волосы, обнимая крепче, окутывая теплом. – Мы справимся, слышишь?
Слышу. Только веры нет. Паника захлестывает, отдается дрожью в теле. И нигде больше не осталось безопасных мест.
Шорох в кустах заставил буквально выпутаться из объятий, вскочить на ноги. Ничем и никем не поддерживаемый плед свалился с плеч в снег, плечи обдало промозглым декабрьским ветром. Я спряталась за спиной у Эрика, который тоже встал и уставился в темноту.
– Кто здесь? – резко спросил он, а через секунду из кустов на дорожку вывалился человек.
Он был чумаз. Растрепан. Худ. Сильно горбился и держал руки в карманах, шарил, будто пытался что-то там отыскать. Волосы незнакомца свалялись и топорщились во все стороны лохмами. Из дырки в рукаве пучком торчал пух. На осунувшемся лице, испещренном морщинами, отражалась решительность и азарт.
Он зыркнул на нас узкими, глубоко посаженными глазками и гордо сообщил:
– Я зашел с тыла!
Неожиданно. Если он собрался на нас напасть, то это просто забавно. Что я и продемонстрировала нервным смешком.
– Хорошо, – кивнул Эрик, слегка расслабившись. – А ты кто?
– Тебе ли не знать, – надменно ответил мужчина и прищурился. – Только больше ты меня не обидишь. Не в этот раз.
– И в мыслях не было. Я вообще тебя… Постой-ка!
Эрик шагнул к нему, оставляя меня одну, лишая защиты и покровительства. Ветер мазнул по плечам, вызывая дрожь, и я машинально подняла упавший плед. Закуталась в него, как в защитную мантию.
Напрасные опасения – незнакомец опасным точно не выглядел. Скорее, потерянным и несчастным. А еще… пустым. Я уже видела такое и не раз. Впервые – в беседке в городском парке, когда я и Влад… и наполненные слезами глаза ясновидицы Тани… и радуга. Потом на Тибете – тот ясновидец называл себя принцем и обещал, что всех нас покарает. И кульминация – краски и холст, обреченность на лице Эрика, когда Лидия цеплялась за его рукав…
Догадка осенила, как всегда, внезапно. Впрочем, Эрик понял на минуту раньше меня. Склонился к буквально сжавшемуся в комок найденышу, навис над ним и спросил:
– Ты – Гарди?
Незнакомец нерешительно кивнул, отступил на шаг и, споткнувшись о торчащий из брусчатой дорожки камень, упал на пятую точку. Эрик протянул ему руку, но ясновидец ее не принял – решил подняться сам. Упираясь ладонями в снег и не сводя с Эрика испуганного взгляда, отполз на несколько шагов назад и неуклюже встал.
Подумать только, Первый! Настоящий и такой… нелепый. Испуганный. Потерянный. Что он делает в саду скади?
– Идем в дом, – благодушно предложил Эрик и улыбнулся, словно боялся спугнуть неожиданного гостя. – Здесь холодно. А там обогреешься и расскажешь, на кого ты тут с тыла нападать собрался.
– Нет-нет-нет! – решительно запротестовал Гарди и замотал головой. – Все будет не здесь и не сейчас. Не так… Там. – Он указал рукой в сторону дома. – Глупая девчонка порвет колпак, и никто вас не спасет. Вас… нас… – захихикал и прикрыл ладонью рот, а с рукава опадали лохмы снега, пачкая полы куртки. – Вот дура, кто же бьет изнутри!
– Тот, кто хочет выбраться? – предположил Эрик.
– Тебе не выбраться точно.
И перевел взгляд на меня. На миг показалось, он притворяется и абсолютно нормален, а спектакль этот разыграл специально для нас. А на самом деле Гарди знает, что мне суждено умереть. Знает и посмеивается про себя.
Впрочем, через секунду ясновидец снова выглядел растерянным и жалким. И тут мне подумалось: Лидия! Мысль-вспышка. Нет, не то ее предупреждение, о котором я благополучно забыла. Она сама. И способ, которым мы ее вернули.
– Эрик! – схватила мужа за рукав. – Мы можем попробовать излечить его! Наполнить моим кеном, как Лидию. Возможно, тогда…
– Хаук уйдет, – закончил он за меня. – Ты умница!
И повернулся к Гарди, пытаясь ухватить, но тот, несмотря на видимую неуклюжесть, прытко отскочил в сторону и ненавидяще на меня посмотрел. Несчастное лицо исказилось злостью и, показалось, он сейчас на меня с кулаками бросится – таким яростным был его взгляд.
– Ты! – почти завизжал он. – Это все из-за тебя. И Херсир тогда, и Хаук… Зачем, скажи, на милость, мне все это терпеть? Ты когда-нибудь ответишь или так и будешь молчать? Кому все это нужно?
– Никому, – согласился Эрик, ловко хватая Гарди за шею и притягивая к себе. Ясновидец испуганно рванулся в сторону, но Эрик прижал его крепче и успокаивающе зашептал:
– Тише, тише. Скоро все закончится. Потерпи.
По морщинистому, тусклому лицу Гарди потекли слезы. Костлявые, опутанные кольцами ревматизма пальцы вцепились в руку Эрика, пытаясь сбросить, освободиться от пут. Тщетно. Физически Эрик намного сильнее, держит крепко и ни за что не отпустит такую ценную добычу.
И он сказал правду: если повезет, скоро все закончится. Я очень постараюсь вылечить Первого, и тогда Хауку не будет смысла убивать нас – причина мести исчезнет, канет в небытие.
Жаль, что Гарди был иного мнения…
– Тик-так, тик-так, – не обращая внимания на слезы, бормотал он, уже не пытаясь выбраться из удушливых объятий моего мужа. – Слова-бритвы, слова-ножи. Прошлое убивает… И тебя убьет.
– Прошлое не убивает, – ласково возразил Эрик, ослабляя хватку, обнял Первого за плечи, решительно подталкивая в направлении дома. – Идем, ты совсем околел тут.