Странно, но будущее больше не пугало. Зачем жить, если на горизонте маячит настоящий ад? Непрощение. Осуждение. Боль.
Влад ждет ответа. Смотрит, а от взгляда его расползаются по коже насекомые страха. Вдруг узнает? Не позволит ведь… Заставит жить, принять ад, но дышать. Мучиться, но просыпаться по утрам. От удушливой, навязанной защиты потемнело в глазах, и я кивнула.
– Она.
И ведь не соврала даже. Недосказанность ведь не ложь?
Влад кивнул. Расспрашивать не стал: то ли решил сейчас не наседать, то ли боль пересилила любопытство. К дому мы шли в полном молчании, изредка останавливаясь передохнуть. Ночь окутывала предновогодним волшебством, искрился снег в свете фонарей, кружились в воздухе пухлые снежинки, и дом, обычно мрачный и хмурый, принарядился в белую шубу. Застыли деревья, будто в ожидании волшебства.
Любоваться хотелось. Я бы, наверное, смогла забыться – пусть на минутку – в снежном этом великолепии. Но Влад закашлялся и схватился за грудь. Я не сильна в медицине, но подумалось, что это плохой знак.
Я усадила его на ступеньки, велела не шевелиться и ждать Кирилла. Пусть осмотрит, в больницу повезет. А мне не до этого. Почему-то что делать дальше, я понимала четко. От легкости в мыслях стало немного жутко. Впрочем, много ли я знаю о смертниках? Может, у них всегда так?
В доме царил полумрак. Тени ползли по серым стенам, скалилась ночь в провалы окон, лестница готично оканчивалась темнотой. О произошедшей несколько часов назад стычке с охотниками не напоминало ничего. Куда делись сами охотники – тоже непонятно. В доме ли, договариваются с Гектором? Ушли? Вернутся? Гостиная открывать тайны не спешила.
Дом спал, спали его жители, либо же затаились, попрятались по комнатам, и были не в курсе произошедшего в саду скандала.
В абсолютной тишине выдох получился отчаянно громким, пугающим. Как и шаги за спиной, на который я обернулась в надежде… которой не суждено было сбыться.
Алиса. Сверкнула глазищами и руки на груди сложила.
– Где Эрик?
В вопросе – напор и ненависть, скрывать которую она даже не старается. Непонимание еще – отчего я, а не она, такая сильная и умеющая много. Законопослушная. Красивая. Готовая на многое, а я…
Я – предательница. И показалось, Алиса знает и мысленно посмеивается, злорадствует, и от взгляда ее вспыхивают щеки, уши, шея даже горит от чувства вины. Хотя, если подумать, кто она мне? Соперница? Смешно… Смешно и больно, ведь теперь у нее появился реальный шанс. Эрик зол. Обижен. Гордость задета, и он может захотеть затереть обиду, вытеснить другими эмоциями. Женщины часто лечат мужчин лаской.
Отвечать я не стала. Почти бегом поднялась наверх, разбудила Кирилла – Владу нужно, чтобы о нем кто-то позаботился. А мне заняться важным делом…
Дэн на звонок не ответил, зато на мысленный толчок откликнулся сразу, и в груди горячо стало, как тогда, когда Барт обнимал. Снова захотелось плакать, в доме я не стала – выскользнула с черного хода в ночь, глотая морозный воздух и дрожа от холода. Нужно было одеться потеплее, но об этом я подумала, когда доковыляла до кованного, увитого резными лозами забора.
Дэн ждал, сунув руки в карманы, и хмурился. Смотрел на меня пристально, и возникло странное ощущение, что о ссоре с Эриком он в курсе и сейчас станет меня отчитывать.
Дэн в курсе очень даже был – но не об Эрике.
– Люсия пророчила о тебе.
Сказал он это быстро, будто выплюнул. И замолчал, словно боялся выпустить зло в мир. Поздно – зло уже выпустил Крег, и я боялась представить, где это зло сейчас, и кто уже успел пострадать от его светящихся злостных щупалец.
– А, это… – Я потупилась и многозначительно вздохнула.
Говорят, о собственной смерти рассуждать легко. Врут.
– Даже не смей! – резко предупредил Дэн. В лице изменился, острее проступили скулы, и глаза блеснули недобро. – Не вздумай…
– Что? – усмехнулась. Горечь вырвалась изо рта паром. И слезы – горячие, крупные – по щекам потекли. – Барт умер за это! Погиб. Учил… Меня, тебя. Отдал… Оно во мне… горит, жжется… Ждет. Он ведь для того и…
– Поля.
Насколько мне нужны объятия сольвейга, я поняла лишь тогда, когда Дэн меня обнял. По волосам рука, и тепло, и душно. Реву, как дурочка, а слезы все бегут, и конца им нет. Хочется оплакать все и сразу: и судьбу свою нелегкую, и душу непутевую, которая, как бы я ни старалась, к Владу тянется. Сколько бы я не злилась, сколько бы не убеждала, что ненавижу его, но ненависть сошла на нет, обиды забылись, а память осталась. Память хранила только хорошее. Помнились вечера в его кабинете, усталые глаза, улыбка, от которой веяло теплом. Легкий поцелуй в лоб, теплый плед на плечи. Ярость, с которой он меня спасал.
Всегда.
Только вот это в прошлом – теперь я отчаянно это поняла. Не нужно бежать от прошлого, прошлое нужно отпускать. Отпустила на свою голову!
– И ты пойдешь на это? Сама? – Дэн отстранился и в глаза всмотрелся, ища на нем признаки лжи. – Безумная!
– Барт так хотел, – вздохнула я и вытерла слезы. Холодно от них, да и без толку плакать. Рядом с Дэном стало полегче, как и всегда в близости сольвейга. Еще бы с Люсией увидеться, поговорить, поплакать у нее на плече. Она бы качала головой и повторяла: “Бедный мой, бедный Паулина…”
Бедный, да. Сама виновата!
– Барт погиб ради этого. И печать… Почему я?
– Барт уже ставил печать, а это право, как ты знаешь, один раз всего дается, – мрачно пояснил Дэн. И переносицу потер, а он всегда так делает, когда злится. – Среди сольвейгов не так много безумцев, как ты думаешь. Люсия – сильная провидица, но не так решительна и совсем не воин. Да и отвыкла она от внешнего мира, нет у нее там поддержки.
– У меня есть, – кивнула я и взгляд отвела.
Барт поступил цинично. Он с самого начала знал, но вот… ненавидеть его не получалось. Злиться – тоже. То ли усталость, то ли понимание: Барт не со зла так поступил. Из необходимости. Наверное, нет в мире больше хищного, который сможет, не побоится. Который пережил столько, что не страшны ему никаких Первые.
– Я могу, – тихо сказал Дэн. – Я не ставил печати, и…
– Нет! Тебе Барт сольвейгов оставил, и ты не имеешь права их бросать.
Я тряхнула головой, утрясая мысли. Принятое решение казалось единственно правильным и логичным. И события сегодняшние: внезапно всплывшее воспоминание, ярость Эрика, уход его – знаки, подтверждающие выбор. Впрочем, видения пророчицам даны, чтобы предотвратить беду. И черта с два я отдам свою жизнь просто так!
Кулаки сжались сами собой, и слезы высохли, покрывая коркой онемевшие щеки.
– Мою судьбу ты не заберешь, – сказала я твердо. – Но вот изменить… – Подняла на него глаза и спросила: – Поможешь?
Дэн на мою задумку отреагировал скептически. Хмурился и поправлял челку, которая методично падала ему на глаза.
– Что об этом думает твой муж?
Вопрос поставил в тупик. И не то, чтобы я к нему не готовилась – вопрос был вполне логичен, но… Воспоминания были слишком острыми. Глаза, в которых обида. Растерянность. Злость через края, готовая вылиться, обрушиться на меня, на мир. Об Эрике думать было сложно.
– Он… – Взгляд отвела, боясь, что Дэн прочтет в них вину. – Я поговорю с ним.
Дэн вздохнул. Руку на плечо положил, и от этого стало легче. И мне бы к сольвейгам, хоть на денек. Посидеть у костра, выпить чаю из алюминиевой кружки, посмотреть, как танцует Люсия. Сбежать? Пожалуй. Жаль, что от себя не сбежишь. А если так, то какая разница, где находиться? К тому же Эрик вернется. Нужно поговорить, выяснить, что теперь будет. Со мной. С нами.
– Ты знаешь, я во всем готов тебя поддержать, но это не тот случай, – серьезно сказал Дэн. – Ты теперь жена, а для процедуры нужно…
– Знаю. Нужен кен.