Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.
Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.
Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.
– Эрик…
Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло – от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?
Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.
– Уходи.
Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.
– Пожалуйста…
Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.
– Давай поговорим…
– Нет. Я не готов тебя слушать.
Не готов… Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать – пусть бы вечно, только вечности у меня нет.
Внезапно стало холодно. До озноба. И только он – мой Эрик – теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.
– Я не смогу с тобой спать. Видеть даже… Так будет лучше.
Уйти? Но… куда?
– Мне все равно, – ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.
Мысли закончились. Растеряла.
Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.
Сны – путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.
А ближе к рассвету не выдержала – встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.
Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то… Я не выдержу – взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.
Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого – оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!
Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.
– Поля…
– Не надо! – Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.
– Ну что же ты, а…
Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями – сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.
Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.
– Не реви, – бурчит Глеб, а сам утешает – сдержанно, как умеет только он. – Или нет, пореви лучше. Легче станет.
Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.
Жила горит, пульсирует печать Эрика – странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.
Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде – злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.
Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.
Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.
Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира – она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу… Глупая. Я никогда не смогу – слишком люблю жизнь.
О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.
Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика – тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.
Как сейчас.
Куртку не надел ведь! Простудится, а я не целитель. Алиса, к счастью, тоже. И та девушка, которую он привел с собой.
Маленькая. Зажатая, забитая даже. Затравленный, бегающий взгляд. Глубокие, темные глаза. Дрожащие ладони, которые она прятала в широкие рукава бесформенного свитера. Шлейфовый аромат розы.
Пророчица из Америки.
Линда.
Она совершенно не говорила по-русски и ходила за Эриком хвостом, стараясь ни на шаг от него не отступать. А когда он работал, сидела, притихшая, где-то неподалеку. Читала. Водила пальцем по экрану смартфона. Или же смотрела на Эрика, не отрываясь, отчего мне становилось жутко.
Даша сказала, она не опасна. Но отпечатки ее взглядов мне хотелось с Эрика смыть.
Последствия венчания… Они не ощущались, когда мы были вместе, а теперь мучили меня. Изматывающими снами. Жжением в ладонях. Тупой болью в жиле. Ревностью.
Или она не зависит от ритуалов?
В доме все чаще заговаривали о Первых. И Линда, прячущая взгляды, была подтверждением тому, что нас все же ждет что-то страшное. Потому что она видела Хаука. Видела и выжила – нелепица какая-то. В моих снах Хаук никого в живых не оставлял.
Линду в родном племени не любили. Была темная история, подробностей которой никто не знал. После нее пророчица изменилась, отстранилась ото всех и замкнулась в себе. Говорили, она была очень сильной – до той истории. А потом дар ее предал. Ушел. И вернулся недавно – болезненными снами о Первых. Линда считала, что возвращение дара почуял Хаук, потому и пришел.
Она часто проводила время у источника. А когда вернулась, гонимая плохими предчувствиями, ничего уже нельзя было вернуть – ее соплеменники были мертвы. Хаук ее не тронул. Посмотрел только пристально, коснулся щупальцами жилы и ушел.
Из ее племени спаслось всего трое – в тот момент они охотились на неподконтрольных властям территориях. Это их спасло, только вот племени больше не осталось. Вождь погиб… А саму Линду отдали Эрику.
Почему?
Бесполезно у него спрашивать – не ответит. Он вообще со мной не разговаривает, и я не навязываюсь. Приняла правила игры.
Много думала, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое. Не получалось. Барт говорил, Хаук придет убивать сильнейших. Но если так, почему он все еще не пришел к нам? Ведь в нашем доме собралось достаточно уникумов и безумцев.
На эти вопросы ответов не было.
На подоконнике действительно холодно, и немеют колени. К тому же, защитницы закончили тренировки, и во дворе остался лишь Гектор. Ясновидец сложил руки за спиной и смотрел в сторону уходящей в сад тропинки. Из дома вышла Лидия, вынесла плед и накинула отцу на плечи.
Я встала и немного размялась. Пространства было не слишком много, и я подумывала о том, чтобы снова начать бегать по утрам. Побороть лень и психологическую усталость, взять себя в руки… когда-нибудь. Завтра?
Откладывание на завтра превратилось в привычку. Как и ежедневные мучения в виде рассматривания Эрика в окне. Он не простит меня. Не поймет. Три месяца прошло, а ничего не изменилось. И, наверное, стоит смириться, принять новую роль, но я не могла. Противилась. Надеялась, что рано или поздно мы поговорим, выясним все, ведь у меня с Владом нет ничего и быть не может. Мало того, у них с Ирой все вроде хорошо. Нашли общий язык, чему я была рада.