Говорили они долго, закрывшись в кабинете. Некоторые из нас ходили посмотреть на двери, будто информация могла просочиться сквозь них бесплотным привидением. А потом надоело. Собравшиеся в гостиной разбрелись по своим делам. Загремела посуда на кухне – готовился ужин, и по воздуху поползли восхитительные ароматы еды. Желудок тут же откликнулся, однако в последнее время мы ужинали с Эриком вдвоем, ровно в восемь, на полу у камина.
Часы показывали уже полдевятого, а дверь в кабинет была все так же молчалива и нема к мысленным просьбам. Ждать у двери – уныло, поэтому я решила принять душ и переодеться. И на втором этаже, в коридоре, прислонившуюся к стене и смотрящую в окно, нашла Линду.
Она не шевелилась. Руками только себя обняла и стиснула плечи, будто старалась удержать их на месте. Будто бы, если отпустит, они отвалятся от туловища. Пальцы побелели и спина сгорбилась, а из-под свитера, который встопорщился, задрался, виднелись…
Я застыла. И внезапно возникший ком в горле попыталась сглотнуть. Не вышло. Колени дрогнули, и от них вверх поползло, охватывание, онемение. Наверное, из-за него я и не могла пошевелиться. Именно из-за него, а еще от усталости, а не от четких лиловых шрамов, полосующих спину пророчицы. Они липли к коже и, переплетаясь, тянулись вверх.
И слова Эрика о наказании приняли иной, ужасающий смысл.
Она ведь… ее ведь… И, небось, при всех. Соплеменники смотрели, как тяжелый, темный кнут касается кожи, разрывая. Свист его пригрезился мне, отчего передернуло от отвращения.
И разве есть преступление, за которое нужно терпеть такие муки? Разве это справедливо?
Линда обернулась, стегнула меня взглядом, будто крапивой. Я не была ей симпатична, как и Элен, но если раньше она скрывала эмоции под веером ресниц, то сегодня прятаться не хотела.
Приветливые слова застыли у меня в горле. Что мне ей сказать? Если ее наказали из-за Эрика, то я, должно быть, кажусь ей воплощением чудовищной несправедливости. Никакие слова не смогут это изменить.
Не сводя с пророчицы взгляда, я попятилась, нажала на ручку двери. Промахнулась.
Тихий шорох. Полумрак. Щелчок выключателя, и мягкий свет всполошил тени, залил комнату. Не мою.
И обитатели, которых я нечаянно потревожила, замерли в кровати от эдакой наглости. И я замерла – у двери только. Уперлась в нее спиной и, прежде чем успела подумать, выдохнула возмущенное:
– Эльвира!
Эля потупилась, сжалась и подтянула одеяло, которое прикрыло даже нос, но все равно было видно, что она густо покраснела.
– Ты так и не научилась стучаться, – покачал головой Влад, ни капли не смутившись. Выглядел он при этом довольным, как кот, объевшийся сметаны. Правда, в отличие от кота, пойманного на поличном, ни капли не испугался.
– Черт! Вот ведь черт!
Я старалась смотреть куда угодно, только не на них. На занавески в розовых рюшах. На постеры на стене с изображением молодежных групп. На фотки на комоде, устланном вязанной салфеткой. Салфетки эти вязала мама Эли, и было у нее их десятки, если не сотни. Целительница украшала ими каминные полки, обеденный стол, подоконники в коридорах, где жили вазоны с розовыми азалиями и мясистыми фикусами. Даже у нас в комнате на тумбочках лежали кружевные таблетки рукодельницы Авроры.
Так Эльвира хранила память о матери, погибшей на войне.
Она скорбела. Грустила, и каждый раз, когда впадала в меланхолию, виделась мне ребенком, лишенным материнского тепла.
Боги, да она и есть ребенок! Что он тут… они…
– Извиниться не хочешь? – настиг меня язвительный вопрос.
– Да, я… – Я на всякий случай отвернулась, мысленно желая отмотать время назад и посчитать чертовы двери. Элина была следующей после нашей в коридоре, полном одинаковых дверей. И, если бы я не засмотрелась на шрамы Линды, точно не перепутала бы. А теперь… – Извини, Эля.
И вышла на ватных ногах в коридор. Дверь закрыла и прислонилась к ней, закрыв глаза. Щеки горели, будто бы это не я – меня застали вот так… А если и застали, то…
Какое мне дело? Ира наверняка в курсе, да и знает она, что Влад не станет хранить верность. Верность для него имеет совсем другое значение.
А я… мне надо найти Эрика. Аппетит пропал, а желание его видеть стало невыносимым, осязаемым почти. Оно приклеилось к груди, в районе сердца, заставляя это сердце биться сильнее.
Линда стояла все там же, у окна, и на этот раз не обернулась. Свитер только оправила, и теперь он скрывал следы ее давнего позора.
В гостиной было неожиданно пусто. Полумрак. Запах сандала от ароматических палочек, которые зажгли и зачем-то оставили на столе. От них вился сизый, тонкий дымок и рассеивался, наполняя комнату сладким ароматом.
Даша стояла у окна, упершись ладонями в подоконник, и смотрела на улицу.
– Охотник ушел, – сказала мне, не оборачиваясь, глухим, полумертвым голосом. От тона этого голоса у меня по спине поползли мурашки. Случилось что-то, а я не заметила? Верно, произошло, когда я была наверху, рассматривала шрамы Линды и сцену, которая не предназначалась для моих глаз. Или предназначалась?
– Он вернется, – будто стараясь успокоить меня, добавила Даша. – Договорились вроде. Думаешь, альянс с охотниками возможен?
Я пожала плечами, на ходу понимая, что Даша не могла видеть этот жест.
– Гектор уже ведет переговоры с теми, кто отступил тогда. Они вроде не против нам помочь. А если и Богдан пришел, то… – Я шагнула к ней, тронула за плечо. – Что с тобой?
– Охотник сказал, что я красивая, – ответила она тем же глухим тоном и прядь волос заправила за ухо.
– Он прав, – кивнула я. – Но ты же понимаешь, что вы не сможете… ну, ваши энергетики…
– Несовместимы. Да, знаю.
Показалось, в словах этих скользнула горечь. Она странно вела себя в последнее время, а я не замечала, либо не хотела замечать. Своих проблем было полно, а на чужие времени не оставалось. И сил. Сил особенно.
Нужно было ее как-то отвлечь. Хоть как-то, иначе она себе такого надумает, что Эрик ее либо убьет, либо запрет, а мне бы этого не хотелось. Отвлечь было чем.
– Послушай, ты бы поговорила с Элей, – постаралась я мягко сменить тему. Тема Даше приглянулась. Она даже повернулась ко мне и прищурилась, будто судьба Эли ее волновала больше всего на свете.
– А что с ней?
– Я только что двери спутала. Случайно, и… В общем, я к ней вошла, а там…
– Нет, – перебила Даша. – Молчи. Ни слова!
Она резко вывернулась, обогнула меня и направилась к лестнице. И я поняла, что сегодняшний вечер абсолютно лишен нормальности, будто кто-то выпустил из шкатулки дух Кэррола, и теперь он бродит по дому, курит трубку и выпускает дымок сюрреализма, который расползается по комнатам.
Взгляд упал на дымящиеся сандаловые палочки, я подошла и затушила их. И без сумасшествия домочадцев нам хватает проблем.
Мне нужно найти Эрика. Просто чтобы почувствовать: все в порядке. Пока. А “потом” оставлю на завтра.
Я нашла его – на кухне, в окружении ясновидцев и скади, обсуждающих приход Богдана. Поймала недовольный взгляд Гектора. И отступила в тень. Юркнула в дверь, ведущую на улицу, где весна почти, и воздух приятно-теплый, несмотря на ночные заморозки.
На улице стало спокойнее. Тишина. Темень. На фоне иссиня-серого, затянутого тучами неба качаются черные лапы деревьев. И совсем уже весной пахнет.
– Ужинала?
Теплые руки на плечах. Едва уловимый аромат карамели. Булочка с марципаном на фарфоровой тарелке – Эрик вечно дразнит меня сладким перед едой. Впрочем, это совсем не мешает мне наслаждаться ужином и аппетит не перебивает.
Я помотала головой и пощупала мягкий сдобный бок подношения.
– Извини, пришлось кое-что обсудить. Охотник…
– Знает, где Гарди.
Молчание. И поджатые губы Эрика наталкивали на мысли, что он раздражен.
На меня он не смотрел, изучал щербатые перила и износившиеся колоны. Делал вид, что полностью увлечен мыслями о необходимом ремонте. Его пальцы скользили по холодному камню, оглаживали, пробовали на ощупь.