Щелкнула ручка на балконной двери, шевельнулись темно-серые занавески, и в комнату вползла ночь. Заструилась по полу, обволакивая лодыжки прохладой, принося некоторое облегчение.
– В этот раз придется немного больше потрудиться, – сказал Влад, и в голосе не было привычной насмешки.
Я безразлично кивнула, села на кровать. Пурпурно-алое покрывало, стеганый атлас маленьких подушек. Пушистый коврик у кровати, в котором утопают ноги по самую щиколотку. На туалетном столике расческа, в ней запуталось несколько темных волосинок. Рядом склянки с кремами, бутылочки, хаотично разбросанная косметика. А из зеркала на меня смотрела испуганная девица с побелевшими от страха губами.
– Поля…
Ладонь скользнула по плечу вверх, несильно сжимая.
– Я не хочу! – выпалила я и отодвинулась. Замереть в душных объятиях – последнее, чего мне хотелось. И если те, на балконе, дарили успокоение, эти еще больше злили. – Не хочу с тобой меняться.
– Иначе мы не вылечим Гарди, – ласково, будто говорил с ребенком, сказал Влад.
– Знаю. Потому я пришла. Но все равно не хочу.
– Бывает, – усмехнулся он. – Но умирать все же противнее, чем со мной меняться.
Резонно, даже спорить не тянет. Тянет к подушке – одной из тех, атласных. Или, на худой конец, тех, что спрятаны под покрывалом. Вздыбились на кровати холмами, и свет люстры стекает с них, будто ручей с горки.
– Сделаем это быстро.
Голос Влада был глухим и непроницаемым, будто, когда он говорил, невидимый фильтр вывел из слов все чувства, и слова вышли в мир чистыми, дистиллированными. Пустыми.
И я так же пусто кивнула, соглашаясь…
…В подвале было сыро. Гулко. И, что немаловажно, безлюдно. Не помню, почему мне захотелось спуститься туда – несмотря на мрачные рассказы Даши, желания поглядеть на пыточную Эрика не возникало. До сегодня.
Меня штормило, и перед глазами бегали мошки. А еще жар – жила горела, переплавляя заемный кен, смешивая с кеном сольвейга и превращая в лекарство для ясновидцев. И вокруг пахло ванилью, несмотря на сырость и затхлость этого места. Наверное, я и сама сейчас вся ею пропахла – столько Влад не давал мне никогда. Столько его в себе я никогда не хранила, и, наверное, раньше была бы рада такому подарку…
Раньше. Теперь хотелось спрятаться, зарыться поглубже и не попадаться на глаза Эрику. Сегодняшний обмен осел на душе слоем нового предательства. Странно, ведь у меня даже желания не возникло, даже мысли, а чувствовала себя так, будто снова не сдержалась.
В горле пересохло, но на кухню я идти не посмела. Прошмыгнула мимо и отворила дубовую дверь, которая противно скрипнула, возмущаясь вторжением.
Шаги по лестнице откликались гулким эхом. И непривычная тишина окутывала, обнимала. Темно было, лишь из небольшого окошка под потолком с улицы сочился свет фонарей. Камень на стенах был шершавым, холодным, а ступени поскрипывали под ступнями. Старый дом. Он будто ожил, напитался кеном за несколько столетий. Дышал. И в подвале это дыхание слышалось явно.
Свет от телефона, которым я освещала дорогу, помогал разглядеть мрачную обстановку этого места. Высокий потолок, и в углу с него спускается цепь почти до самого пола. На бетонном пятачке – коричневые пятна. Видно, впиталась, просочилась в трещины чья-то кровь. Казалось, даже воздух пахнет кровью – сладкий, дурманящий аромат.
Стена напротив обшита деревом, утыкана металлическими штырями. Напротив – массивный деревянный стол, покрытый полосами глубоких порезов. Они были шершавыми на ощупь, скалились мелкими щепками.
С другой стороны стола – широкая лавка, а у стены – металлический стул с наручами на подлокотниках. О том, что все это оборудовал Эрик, думалось легко. И страшно не было, в груди только щемило. Я представляла его тут, злого, несчастного, запутавшегося.
Сильным людям сложнее всего – от них ждут подвигов и не прощают ошибок. И лишь близкие видят их такими, какие они есть. Несовершенными. Не богами.
Я присела на лавку, устроила локти на столе и уткнулась лицом в ладони. Устала. И переполненная кеном жила распирала изнутри.
Не верилось, что завтра мы увидим Гарди. И Лив с огромными черными глазами. Я отдам ей нож и тогда…
– Здесь сыро, простудишься.
От неожиданности я вздрогнула. Обернулась.
Она застыла бледной тенью на лестнице – призраком в подземелье, которое не любило непрошенных гостей. Белая туника, расклешенные светлые брюки и волосы темным полотном по плечам. Кожа бледная, и в свете, льющемся из окна, вся ее фигура смотрелась готично.
– Пыльно к тому же, – согласилась я, наблюдая, как Ира спускается ко мне. – Заброшенный угол дома.
– Потому ты здесь.
Вопроса не прозвучало, и отвечать я не торопилась. Смотрела, как полы ее брюк подметают пол. От нее пахло сладко – жасмин и гвоздика, что, в принципе, логично, но…
Грудь сдавило еще больше. И я пожалела о том, что она меня нашла.
Ира умела так смотреть. Ее взгляд давил, напирал, требовал раскрыться. Обнажить правду, и ее – голую – разрешить препарировать. В прошлом правительница, она умела приказывать взглядом. И вся моя суть сейчас бунтовала против ее приказов.
– У меня нет дара предвидения, – произнесла она тихо. Ее взгляды скользили по мне, будто оглаживая, щупая на предмет возможных изъянов. – Но даже я чувствую это…
– Это?
– Смерть. Будто она бродит вокруг дома, выжидая.
Чего? Или правильнее спросить, кого?
– Эрик с Гектором позаботятся о защите.
– Бога ради, Полина, он все равно войдет! – почти выкрикнула Ира, и слова эхом отрикошетили от стен. Здесь, в пустынной задумчивости, заброшенности этого места, в ее голосе слышалось явное отчаяние. И словно ощутив его кожей, она прошептала: – Он войдет, и тогда… Что мы будем делать тогда?
Умирать?
– Драться.
Это слово было сухим. Шелестящим, как оберточная бумага, как осенняя листва под подошвой ботинок. Оно царапнуло губы острыми краями.
– Вылечи его, – выдохнула Ира со злостью. – Вылечи чертового ясновидца!
Странно, но жила откликнулась на эти слова, натянулась, выплеснув в вены порцию ванильного кена. Значит ли это, что мы теперь связаны иначе, чем раньше? Значит ли это, что связь стала сильнее, глубже?
Ира еще несколько минут постояла молча, не глядя на меня и, казалось, забыв вовсе, что я нахожусь вместе с ней в мрачном, темном подвале дома скади. А потом ушла бесшумно, едва заметной тенью скользнув по лестнице. Чуть позже ушла и я – поднялась наверх и уснула на небольшом диванчике, рядом с кроваткой Алана.
Утром я проснулась в своей постели, и меня уже ждал Дэн. Стоял у окна, сложив руки за спиной, а когда почувствовал, что я не сплю, обернулся.
– Готова к свершениям?
Он пытался шутить, но на его лице плотной маской лежала тень тревоги. Сольвейги – отличные эмпаты, и тревога эта тут же передалась мне. Невысказанные вопросы стервятниками кружили в воздухе.
Получится ли у меня? Хватит ли кена на Первого? И что случится, если хватит? Согласится ли Гарди помогать нам? А Лив?
Я рассеянно кивнула, понимая, что ответов не найду до тек пор, как…
Кен Дэна был тяжелым. Пряным. Лайм и жгучий перец – от него горчило во рту, и жила вскипала, будто отторгая. Чувство наполненности настолько вскружило голову, что я растерялась. Перед глазами плыло, и ноги стали ватными настолько, что я едва их передвигала. Спускаться по лестнице мне помогал Дэн.
Мир вдруг стал ярче. Насыщеннее. Краски сгустились, зрение обрело невиданную ранее четкость, слух мог различить любой шорох, шепоток, шарканье ног. Запахи опьяняли – я могла на расстоянии нескольких метров узнать хищного по аромату его кена.
Корица. Кардамон. Мед. Лимон. Ваниль.