Наверное, нельзя переиграть судьбу. Видения провидцев почти всегда сбываются, и все, что мы можем – подготовиться. Не отсрочить, не избежать, но лишь быть готовыми. И когда видения пророчат смерть, нужно с ней смириться.
Никто у нас мириться не умел.
– Я видел Херсира на горе молитв. И тебя видел. – Гарди махнул рукой в сторону Лив, однако же взглядом ее не удостоил. – Набегалась. Придешь. И каяться будешь, как грешница. Твои слезы омоют камень, и земля примет твое подношение.
– Ты, – он повернулся к Мирославу, и вождь альва вздрогнул, будто бы не ждал внимания со стороны Первого, – потеряешь людей на этой войне. Многих. Но сам будешь жить. Однако, тебе не привыкать, верно?
Предсказания резали воздух, и напряжение пластами спадало на пол. Казалось, стены дрожат от слов Первого, от их правдивости и неизбежности.
Гарди повернулся к Глебу, и на миг мне показалось, мое сердце замерло, перестало биться. Если он сейчас скажет про смерть, клянусь, я его ударю!
– Стирающий грани за них не выйдет. Я вижу тихую бухту и клетчатые занавески на окнах, белую скатерть, цветы. Детскую колыбель в спальне. Ребенок будет сильным, и он будет видеть, как Гуди.
Сольвейг. А значит, Ника…
Додумать мне не дали. Гарди сыпал пророчествами, как горохом, швыряясь ими во все стороны.
– Ты сделаешь выбор и, наконец, простишь, – сказал он, повернувшись к Робу. – Прощение очистит тебя, но с той, на кого ты обижен, вас разведет время.
– Потерянная девочка станет смелой, – подмигнул Гарди Даше. – Хорошо, что у нее сильная кровь, иначе смелость привела бы ее к смерти. И осторожный мальчик это знает.
Даша побледнела, покосилась на Богдана и отвела взгляд. Впрочем, Гарди она уже не интересовала. Он посмотрел в нашу сторону и четко сказал:
– А ты умрешь.
Фраза – безразличная, сухая – запуталась в молчании. Застыли все, замерли в тех позах, которые приняли за секунду до. И вцепились взглядами в Гарди, будто надеясь, что он рассмеется, передумает, изменит предсказание намеком на надежду.
Однако я знала, что надежды нет. А Гарди – сильнейший ясновидец в мире, особенно сейчас, когда снова здоров – не врет. Его видения сбудутся, и, если он прав на счет Хаука, сбудутся скорее, чем мы этого ждем.
– Возможно, есть способ… – Влад осекся и замолчал. Впрочем, что он мог сказать? Что сделать?
– Нет. Эту смерть я вижу четко.
Боковым зрением я отметила, как побледнел Мирослав. Боковым, потому что не могла отвести взгляда от Алекса. Алекс выглядел спокойным, слишком спокойным для человека, которому только что напророчили смерть. Моргал только часто, будто движением век мог прогнать проклятие, невзначай брошенное Гарди.
– Нет, – четко произнес Мирослав. – Ты не умрешь. Я не допущу.
Губы Алекса тронула легкая улыбка. Благодарность. Уважение. Близость. Ведь все в этой комнате стали по-своему близки друг другу. Словно ритуал излечения Первого ясновидца скрепил, связал нас невидимыми, но крепкими путами.
– Труднее всего придется вам, – тем временем продолжил Гарди, переводя взгляд с Влада на Эрика. – Но вы и так это знаете, верно?
Нет-нет, труднее всего мне! Мне всегда было трудно, а вот сейчас… Хотя, если умру, то наверное…
Эрик сорвется. Влад начнет искать способы меня вернуть. Он из тех, кто никогда не останавливается. Небось, найдет колдуна, посулит заманчивую награду. Глупо все это. И ни к чему.
– У нас получится? – сдавленно спросил Эрик.
– Я не вижу, – признался Гарди. – Ты – потомок Херсира, можешь влиять. А еще она… – Взмах руки в мою сторону, беглый взгляд. – Ваше будущее туманно и переменчиво. Зыбко. Любой неверный шаг, и все изменится, встанет не на ту колею… Я не вижу. Так, картинки, точнее, обрывки картинок…
– Что?! – Теперь уже Влад не выдержал, отлип от подоконника.
– Ты слишком стараешься, – отмахнулся Гарди. – И как старательный мальчик, сделаешь все правильно. Но некоторые не играют по правилам. Некоторые идут сквозь стены, они, как призраки, вездесущи…
– Ты уверена, что вылечила его? – саркастично спросил меня Влад, потирая правый висок. – По-моему, ты старалась плохо.
– Все же мы бы хотели попробовать договориться с Хауком, – не обращая внимания на колкость Влада, серьезно сказал Эрик. – Ты выйдешь с нами? Будешь говорить в нашу поддержку?
– Мне вернули разум. Разве могу я отказать?
– Хорошо. Тогда собирайтесь. Поедем к скади.
Тучи спустились совсем низко, опасно нависли над притихшим городом. По ним блестящими змеями скользили молнии. Вспарывая мягкую серую плоть, они проникали внутрь облаков, чтобы потом вынырнуть с другой стороны.
Грохотало.
Ветер рвал ветви цветущих уже абрикосов, и белые лепестки осыпались на асфальт подобно снегу. Невыносимо, до комка в груди пахло дождем, и жила откликалась на этот запах, вздувая вены от ванили, которую теперь не вытравить, наверное, никогда.
Неважно.
Что теперь может иметь значение? Я потеряла почти все, отказалась от надежды, смирилась с неизбежным. Готова смириться и с ванилью в жиле.
Вдалеке грянул гром, будто соглашаясь. А потом еще один отзвук – уже ближе. Сама не знаю, почему, но меня потянуло в небольшой дворик за домом. Деревья росли густо, укрывая раскидистыми кронами старую скамейку. На столике со щербатой столешницей в зазубринах скопилась грязь и остатки прошлогодних листьев. Под жмущимися к клумбам тополями припарковалось несколько авто. На их крыши упали первые крупные капли, а через несколько мгновений затарабанило, зазвенело, зашумело, и я, почувствовав, как одежда моментально становится мокрой, закрыла глаза.
Было спокойно. Хорошо. Я будто застыла пчелой в меду, медленно проваливаясь в сладкую, пьянящую жижу. Струи первого в этом году ливня стекали по лицу, струились по шее под воротник, ласкали разгоряченную от недавнего ритуала кожу. В жиле, спокойно плескаясь, медленно пополнялся кен. И подумалось, что я могу стоять так вечность – спрятавшись в дожде, впитывая неожиданную, но приятную прохладу, откликаясь. Казалось, еще секунда – и я пойму, осознаю тайный смысл бытия, цели, которые вынуждают нас рождаться раз за разом, приходить в этот мир, проходить его испытания, смеяться, плакать… жить?
Еще один шаг за грань, но разве он может меня испугать? Я шагала за грань столько раз, что не перечесть. Я знаю все там, я…
– Что ты делаешь?!
В голосе – неприкрытая злость, ярость даже, однако острые углы ее сглаживаются мягкими, упругими каплями. Он тоже мокрый. Волосы облепили скулы, прилипли к шее, к не застегнутой куртке, из-под которой виден треугольный вырез светлого джемпера.
– Стою, – не найдя лучшего ответа, сказала я.
– Апрель, Полина, – выдал он очевидную истину. – Простудишься!
Я покачала головой, прикрыла глаза от удовольствия, понимая…
Он снова говорит со мной. И я чувствую эту связь, которая оборвалась несколько месяцев назад, когда я, влекомая непонятными теперь инстинктами, сознательно отказалась от него.
Мой защитник. Стихия, в которой я снова своя.
– Идем в машину.
Эрик настаивал, и мне захотелось рассмеяться ему в лицо, а затем скинуть мешающие почему-то кроссовки, одежду и кружиться, кружиться. Танцевать. Хохотать, как ненормальная. Соединиться с дождем, стать его частью – одной из серых, плотных туч, которые спустились почти к самой земле и вот-вот коснутся моей макушки. Огладят, приласкают. Успокоят. И я снова стану Полиной – девочкой дождя. Как раньше…
– Идем!
Эрик непреклонен, его пальцы схватили мой локоть, и он ждет, а мне впервые хочется ему отказать.
– Еще немного… – робко прошу, стараясь обойти шторм, разгорающийся в светлых глазах.
– Еще немного, и будет поздно, – сквозь зубы отвечает он, пальцы впиваются в мою руку – грубо, болезненно. – Думаешь, мне легко смотреть на тебя… такую?!
– Какую? – вырывается у меня за мгновение до того, как ответ приходит сам.
Магия схлынула, эйфория прошла, и я поняла, что промокла насквозь, одежду пронизывает ледяной ветер, а я дрожу, стуча зубами, как ребенок. И лишь от взгляда Эрика в груди горячо, обжигающе больно, а он все смотрит, и подумалось, если бы он моргнул, то стало бы легче. Но он не моргает. Только за руку держит, а на моей жиле пульсирует его печать.