А это значит, что спасение истощенных – дело самих истощенных. Надо найти Эльвиру, чтобы сварила карое.
Я ошиблась, Роб не искал Дашу. Он вообще никого не искал и, казалось, зациклился на внутренних мыслях и переживаниях – долго стоял на площадке перед коридором, затем перепутал дверь собственной спальни. Когда же он скрылся за нужной дверью, возможность наблюдать за ним исчезла, и я вспомнила о Даше.
Она открыла через несколько секунд после того, как я постучала. Растрепанная, с горящими глазами и совершенно отрешенная. Простыня, в которую она замоталась, слезла с левого плеча, обнажив загорелую кожу.
– Я в порядке, – выпалила она и обернулась, будто ее могли подслушать, уличить в этом непотребстве и пожурить.
– А так сразу и не скажешь. На улице…
– Все хорошо, – перебила она. – Честно.
А затем выглянула в коридор и обеспокоенно поинтересовалась:
– Где Эрик?
– Внизу. Планирует перемещение. Что с тобой?
Она вздохнула. Опустила глаза и отчего-то покраснела.
– Я не одна.
– О… – сказала я. А потом до меня дошло. – О!
– Вот так вот, – выдохнула она, по-прежнему не глядя в глаза.
– С ума сошла, – кивнула я, не в силах отойти от шока. Даша чуть не погибла, а близость смерти меняет сознание – мне ли не знать.
Однако некоторые помутнения могут привести к летальным исходам. Такие, например, как любовь с охотниками.
– Послушай… – вздохнула Даша и подняла глаза. На этот раз к потолку. – Я знаю, что делаю. Гарди не только вам пророчил.
– Тебе тоже? О Богдане?
Кивок. И вздох – усталый, в нем горечь и смирение. А еще – надежда. Это то, что мешает ей сдаться.
– Он – охотник, Даша. Это всегда убивает.
– Не всегда. Лазейка есть, если в тебе частичка Первых. Например, кровь.
– Кровь Херсира! – догадалась я, и от этого догадки стало дурно. Отчего-то вспомнился Мишель. Если бы он тогда знал, что я… что у меня… Не была бы его просьба более… личной?
Даша кивнула, натянула простыню на обнаженное плечо и просочилась в комнату.
– Не говори Эрику, – бросила уже из-за двери, а затем захлопнула ею у меня перед носом.
Во дела!
Впрочем, чему я удивляюсь? Мир будто треснул с приходом Первых. Словно чертов портал пробил в нем щель, и сквозь нее в город просочилась иная, абсурдная реальность. В этой реальности мужчины прощают измены, трусливые сестры дерутся с сильнейшими врагами, ясновидцы добровольно дают свой кен, чтобы защитить хищных, а хищные спят с охотниками.
И мне на минуту показалось, я нырнула в нору в погоне за белым кроликом, а теперь лечу, и в полете со мной творятся странные вещи. Даже страх, который еще утром был почти неуправляемым, иссяк. Просочился, видимо, в ту же щель. Нужно же и нашему миру делиться с тем, иллюзорным. Вот и приходится кормить его страхом и жизнями родных.
Единственное, что казалось мне настоящим, незыблемым и вечным – это Алан. Тем вечером он категорически отказывался ложиться спать, капризничал и мало ел. Будто чувствовал то, что я хотела от него скрыть. А когда усталость все же сморила, он уснул, прижимая к себе плюшевого медведя. А я смотрела на него, не в силах оторваться, и с каждой секундой желание послать все к черту, включая всякие миссии по спасению человечества.
Кто я здесь, в этой комнате, рядом с сопящим ребенком? Мать. Всего лишь. Однако выйдя из детской, я снова стала собой. Будто судьба притаилась в коридоре бесцветной сетью, зависла над проемом двери, и, когда я оказалась вне стен комнаты, опутала меня снова.
С ней вернулось одиночество. И тогда я поняла: Дэн был прав. Сегодня и сейчас, на пороге неизвестности, я одна. Никто не станет рядом со мной, не разделит со мной эту миссию.
Впервые по-настоящему одна.
Страх сводит внутренности, а грудь распирает свобода. Усталость на пределе красной линии, вот-вот ее пересечет, и, наверное, это правильно.
У меня есть еще немного времени. Целая ночь, чтобы…
Щупаю плотные темные занавески в нашей с Эриком спальне. Сизое покрывало, хранящее наши смешанные запахи. Провожу пальцем по отполированному дереву комода. Касаюсь рельефных стен.
Темно. Спокойно.
Отворачиваюсь к окну и смотрю в ночь. Она смотрит в меня провалами окон.
Когда входит Эрик, я прикрываю глаза. Несколько мгновений, и теплота его ладоней обжигает плечи, вползает под кожу горячей лавой.
Мне будет не хватать этого там, в моем выдуманном мире. Зато там есть теплый песок и волны, лижущие ступни. А еще покой. Мне кажется, я заслужила.
Дом уснул. Затихли стены молчаливыми стражами. И крыша накинула на домочадцев уютный купол. Иллюзия безопасности успокаивала, позволяла расслабиться.
Получилось. Отпустили переживания, страхи отползли, оставляя на полу липкие следы беспокойства, но и его выжег Эрик.
Он смотрел. Пристально, глубоко, и от взгляда его становилось горячо в груди. Душно. Сердце билось гулко и дышать было тяжело. Будто бы тот взгляд что-то значил – что-то важное – но я не могла понять, что именно.
Вопросы застревали в глотке – пошлые, ненужные, пустые. Молчание исцеляло душу, потому я молчала. Он тоже молчал. И наш безмолвный поединок взглядов, казалось, длился вечность. И столько еще продлится.
Ветви старого клена царапались о кованые перила балкончика.
Было тепло. Спокойно. Время замерло, пространство вокруг надулось пузырем, пряча нас за крепкими прозрачными стенками от остального мира. От охотников и смертей, от недопониманий и предательств. От отчаяния, скребущего в дверь острыми когтями на корявых пальцах. От будущего, приближающегося неумолимо.
И мне показалось, время сжалилось, остановилось ненадолго. Я старалась не дышать, чтобы не спугнуть эту милость – наверное, последнюю милость в своей жизни.
Дыхание в такт. Стук сердец. Звуки заоконного мира, который не мог ворваться внутрь, нарушить, расплескать то последнее, что у нас осталось.
Не отвлекаться на ненужные мелочи, ценить главное.
У него шершавые пальцы. Ямочка на подбородке. Полупрозрачные глаза, которые в непогоду темнеют. Мягкие волосы шелком по подушке. Теплая улыбка. Горячее дыхание. Карамельный запах, сладкий, пьянящий. Наша кровать длиннее стандартных размеров, потому что иначе его ноги не помещаются, и пятки висят в воздухе.
Когда он смеется, мне тепло.
Кажется, это все, что нужно помнить.
Или нет?
Когда он расстроен, он хмурится. Когда сосредоточен, теребит мой мизинец.
Он любит морепродукты, булочки и теплый песок. Странно, что я знаю это – мы никогда вместе не были на пляже…
Он любит море в шторм. Высокие волны. Крепкий и сладкий кофе. Психологические фильмы.
Шахматы.
Все это я перечисляю, чтобы не забыть, чтобы взять с собой… туда, где я буду. Отпечатать в памяти так, чтобы даже смерть не затерла.
Получится ли? Во всяком случае, я попытаюсь.
Как ни старайся, время не удержишь. И вот уже утро мажет по небу сизыми полосами, проявляя мир, как фотографию. Комната наполняется красками постепенно. Очертания предметов становятся четче, и вот глаза Эрика уже обретают небесно-голубой оттенок. Он смотрит, не моргая, и руку сжимает крепко. И я думаю, что лучше прощания и не придумать.
В конце концов, скоро все закончится. Для всех. И, как оказалось, для некоторых очень благополучно. Наверное, этот мир не так плох, если даже в моменты отчаяния некоторые находят время для радости. А для некоторых даже несовместимость видов не стала помехой.
Интересно, у Даши и Богдана что-нибудь получится? Может ли получиться? Не все охотники злы на хищных, а даже если злы, впечатление всегда может измениться. Андрей ведь поменял, значит, и Богдан сможет. А если так, то, возможно, их отношения…
Взгляд Эрик вспыхнул. И глаза потемнели сразу, а ладонь стиснула мою крепко – даже суставы хрустнули.
– Что значит, отношения, Полина?