Вспотевшей ладонью берусь за ручку двери, тяну на себя…
Он стоит у окна и смотрит в окно на закатное небо – сегодня цвета особенно насыщенные, глубокие и яркие. На щелчок двери не реагирует никак, как и на мои мягкие шаги. Он неподвижен, пока я приближаюсь, и несколько мгновений после – когда становлюсь рядом и смотрю туда, куда смотрит он.
Алый горизонт расплескал персиковые брызги на полнеба, окрасил розовым животы облаков. И мне почему-то становится спокойно и легко. Просто приятно вот так стоять и смотреть на мир, на стекающее вниз солнце и наползающие сумерки. Дышать свежим воздухом из приоткрытого окна. Слушать чужое дыхание.
– Я не очень-то умею прощаться, – сказал Влад тихо, не поворачиваясь. – Мерзкое ощущение, а еще омерзительнее, что я не могу от него избавиться. С тобой так всегда.
– Теперь избавишься, – ответила я и взяла его за руку. Мне нужно было его коснуться, чтобы запомнить. Эгоистичное действие, и я решила, что сегодня имею на него право.
– Сомневаюсь, – поморщился Влад, но руку не отнял. Сжал мои пальцы крепко, будто если будет держать, не выпустит, то я не уйду, останусь здесь навсегда. – И как это будет?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Те, кто мог бы рассказать, давно мертвы.
– Удобно, – усмехнулся он криво, коснулся меня плечом.
– Могу я попросить тебя кое о чем?
Не то, что я думала, что он откажет, но… Было бы нечестно ставить перед фактом, особенно если учесть, что желания умирающих выполняются всегда.
– Неуместный вопрос, Полина. После всего, что было.
– Похорони меня рядом с другими атли. Несмотря ни на что, этот дом был моим больше, чем все те, в которых я жила.
– Обидно, что ты поняла это лишь теперь, – хмыкнул он. – Только не нужно дежурных спасиб, хорошо? Тошнит от этого.
– Тогда буду молчать, – покорно согласилась я.
Сердце билось гулко и медленно. Болело в груди, и плечи опускались от усталости. Прилечь бы. Отдохнуть. Закрыть глаза – ненадолго, на секундочку только…
– Не смей вот так уходить!
Резкий голос выдернул из полудремы. Меня подхватили на руки, куда-то понесли…
Лежу. Мягко, и приятный полумрак ласково окутывает, укрывает. Мне тепло. Спокойно. И не болит уже, только бьется в жилке на лбу, а еще на запястьях, кажется. Не знаю. Тело слушается плохо, и темно в комнате. Только рядом кто-то дышит.
Кто?
– Не засыпай, слышишь? Не так. Не сейчас. Полина!
Да, помню. Я пророчица атли, и это мой дом. Я жила здесь, кажется…
Кто-то очень близкий, родной гладит по волосам. И мне хочется сказать ему, что все хорошо. Я же здесь, мне тепло. Я счастлива. Никогда на свете я не была настолько…
– Посмотри на меня.
Мне трудно открыть глаза, и я прикладываю массу усилий, чтобы держать их открытыми. Его лицо так близко, как тогда…
…На мне платье в крупный горох. И щеки горят от изучающего взгляда, от которого не скроешься. Взгляд скользит по телу, проникает под одежду, впитывается в кожу. Яд ползет по венам, опьяняет, отчего сердце трепещет, и дрожат руки.
У него красивое имя – Владислав.
И улыбка обворожительная. Он дарит мне ее и спрашивает:
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – отвечаю полушепотом.
Он еще раз опаляет взглядом, и я вспыхиваю от макушки до самых пят.
– Надо же, – многозначительно замечает он, и я не понимаю, почему он удивлен. Но мне нравится и его удивление, и его интерес.
Ах, если бы он только ко мне прикоснулся…
Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.
– Прости, – выдавила из себя последнее стоящее – то, что хотела сказать давно.
– Глупая пророчица, – прошептал он мне на ухо. – У меня бы получилось. Я бы смог.
Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.
Поэтому все так, как есть.
Как на…
По лесу я шла долго – всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.
Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.
Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…
Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых – вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.
Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было – буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.
Буря ждала.
Я ступала осторожно, боясь потревожить ее – мстительную и злую.
Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.
Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.
Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.
Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.
Я достигла цели, но зачем шла к ней?
– Не нужно было приходить.
Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него – из-за обладателя этого тусклого голоса – тут так неуютно.
– Тебе здесь не рады.
Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.
Вспомни, зачем ты здесь!
Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне – высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.
Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!
– Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…
– Нет.
– Но…
– Нет. Уходи.
“Уходи… Я не готов тебя слушать”.
Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.
– Эрик?
Протягиваю руку, чтобы коснуться, чтобы проверить, действительно ли это он. Он шарахается от меня, как от чумной.
– Эрик, это я…
И резко жарко, тяжело в груди, перед глазами плывет от выступивших слез. Я смотрю на него и не верю.
Где он был все это время? Где я была?
– Тебе не надоело меня мучить? – зло интересуется он и тут же качает головой. – Вижу, не надоело. Хорошо. Тогда уйду я.
Он обходит меня, даже не коснувшись рукавом, и ко мне возвращается холод. А через секунду я понимаю, что Эрик ушел, а я в доме не одна.
– Правильно, милый, – ласково соглашается женский голос, и тьма обступает меня, лижет колени. – Оставь ее нам.