— Прости меня, пожалуйста.
— Ты сдурела? — нервно восклицает она.
— Я не должна была в тот день оставлять тебя. Традиции — это нормально. Ничего, что наши такие печальные…
— Лиза, остановись! — рявкает Инга.
Сейчас она очень похожа на моего мужа — яростная, властная и требовательная.
— Ты серьёзно считаешь, что я бы тебя потащила беременную в жару на кладбище? Что ты несёшь?!
— Всё равно прости. — причитаю я, приобнимая этот яростный и матерящийся ураган.
— Ой, Лиза. Умная ты баба, жалко только, что дура.
— Кто бы говорил. — фыркаю я, погладив болтающимся, длинным рукавом куртки её щёку.
Она хмурится и отстраняется, но рукав длинный — он её всюду достанет.
Я тяну руку снова к ней, размахивая рукавом во все стороны.
— Детский сад! — визжит она.
— Знаешь, — хохочу, едва выговаривая слова, — А в моей жизни всё-таки есть стабильность. Это ты и наша дружба.
— Ага. Ещё скажи, что если я не выйду замуж до сорока, то ты на мне женишься. — смеётся она, выставив свой рукав против моего.
Намечается битва.
— Не скажу. Сорок мало. Кристина будет ещё не готова принять подобный формат маминых отношений. А вот в твои пятьдесят!
…какие же мы всё ещё дети.
Побоище удалось на славу. Растянули рукава на куртках ещё больше, пытаясь друг друга ими задеть и отшлёпать. Проголодались и, спустя ещё десять минут, договорились на ничью.
Я, наверное, странная и мозг у меня вытекает, но этот вечер был самым лучшим за последние полгода. Но как и всё хорошее…
— Разогрей пока, а я позвоню Лёше. — отправляю Ингу к микроволновке с остатками ужина и полуфабрикатами для неё, а сама сажусь с телефоном за стол.
Тревога просыпается и понемногу стирает всё хорошее, пережитое за этот вечер.
Гудки сменяют друг друга. Монотонно. Безжалостно.
Становится нечем дышать.
Я сбрасываю звонок и дрожащими пальцами набираю Тимура.
Сбросил! Он сбросил вызов! Мой вызов!
Скриплю зубами и кошусь на пока ещё ничего не подозревающую подругу. Хочу попросить воды, но голос подводит. То ли стон, то ли хрип вырывается из горла.
Мой телефон издаёт сигнал оповещения. Я смотрю в экран настолько пристально, что даже не моргаю.
«Затягивается. Выпивают. Доставлю поздно или завтра.» — гласит сообщение от громилы.
Судя по глаголам «выпивают» и «доставлю», один из них употреблён Тимуром неверно. Либо Лёша в синие сопли, либо этот начальник безопасности слишком много на себя берёт.
— Ты чего? Дрожишь вся?
Медленно оборачиваюсь, аккурат на звук микроволновки.
Голос возвращается:
— Нормально всё. Лёши не будет.
Инга кивает, а я убираю телефон в сторону и иду ей помогать.
Вдвоём мы быстро справляемся и садимся за второй поздний ужин, переговариваясь ни о чём.
Я вроде бы и обещала себе, что разговор окончен. Даже радовалась его финалу, как маленький ребёнок, гоняясь за подругой по всему саду и двору, но… Мне не даёт покоя её откровенность.
Не могу сдержаться.
— Почему сегодня?
— Что? — то ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает о чём я, переспрашивает она.
— Почему ты только сегодня мне рассказала о том, что было много лет назад?
Инга морщится. Откладывает вилку в сторону и цепляет ноготками сырный наггетс.
— Ты опять с ним.
— По-твоему, я должна его бросить, услышав эту мерзкую, многолетней давности историю? — не знаю, какие эмоции я хочу вложить в этот вопрос, но мне кажется, что от него веет холодом. Я не хочу, чтоб так было, но ничего не могу с собой поделать.
— По-моему, ты должна быть очень осторожной, Лиза. Я не соревнуюсь с твоим мужем.
— Тогда почему?
— Потому что ты моя лучшая подруга. — уверенно произносит она. — Он твой муж. Ты можешь с ним ругаться и мириться миллионы раз. Но я твоя подруга. Он попросит у тебя прощения, подарит дорогой подарок, окажет знаки внимания, уделит время. Он с тобой живёт, Лиза. Ты находишь причины доверять ему снова и снова, но не я. Мне оттуда не видно, изменился он или нет. У меня внутри ничего не оттаяло. Я всё ещё помню, сколько он тебе принёс боли и горя. И буду помнить всегда, даже когда ты его десятки раз простишь и забудешь всё, что он делал.
Мне становится неловко настолько, что хочется залезть под стол.
Неужели я ей кажусь такой? Всепрощающей и безнадёжной… Терпилой.
— Это все причины? — всё, что я могу произнести, после таких слов.
— Нет. — вздохнув, Инга подпирает голову рукой и безэмоционально произносит: — Ещё мне кажется, что Лёшу никто не похищал.
— Что?
— Ну, у меня есть ещё один вариант… — запинается она. — Точнее, был. Почему никто не заявлял о похищении и полиция не стояла на ушах — например, Тимур убил Стаса, который похитил твоего мужа. Решили по-своему замять. Но Стас жив, что, собственно, опровергает мой предыдущий вариант. Стало быть, возвращаемся к единственному — никакого похищения не было.
Неприятный холодок касается лопаток. Я выпрямляюсь, с опаской глядя на подругу и настороженно спрашиваю:
— С чего ты взяла, что Стас жив?
— Он звонил Олегу.
— Ты общаешься с Олегом? — моя подозрительность прорывает шкалу максимальной отметки.
— Не ревнуй, ну. Нужно было кое-что уточнить и… закрутилось, завертелось.
Да вы все, сука, надо мной издеваетесь!
Глава 32
Не могу спать. Из головы не выходят слова Инги о моём муже.
— Знаешь, как моя бабка говорила?
— Это Анна Васильевна-то? — хмыкнула тогда я, прекрасно зная, что уж Ингина бабка могла сказать очень многое.
Какой спрос с пьяного человека? Если не пьяной, то выпившей Анна Васильевна была чаще, чем трезвой.
— Она всегда говорила, что политики хуже шлюх — шлюхи честнее.
Я не нашлась, что сказать на это. Да и, если честно, меня смутила такая формулировка. Это Лёша мог об Инге что-то такое ляпнуть, но не наоборот.
Градус напряжения невозможно было понизить. Инге это было не нужно, судя по всему, а я испытывала смешанные чувства.
Мне неприятно, что так говорит о моём муже моя лучшая подруга, но и едва ли я её люблю меньше Лёшки, а там, возможно, и больше. Просто иначе.
Час назад разошлись по комнатам, а у меня из головы не выходит эта чёртова фраза Ингиной бабки!
Что в ней вообще такого? Пожилым людям свойственно обсуждать и осуждать политику, ссылаться на "своё" время, критиковать власть…
Почему я зациклилась? И почему именно на этом? Может, стоит уделить большее внимание тому, что моя подруга общается с одним из моих любовников? Странно общается…
Поворачиваюсь набок, утыкаюсь в подушку и глухо рычу секунд пять.
Примерно так, в моём представлении, люди сходят с ума.
Включаю ночник и поднимаюсь. Игнорирую тапки. Надеваю халат и, воинственно расправив плечи, выхожу в коридор.
Во времена, когда я безоговорочно верила Лёше и растворялась в дочери, была одна смутная история. С детским домом или с домом малютки. Я плохо её припоминаю сейчас, но почему-то только воспоминания о ней проецирует голос Инги в моей голове.
Набережная. Я запомнила тогда название улицы, потому что сама жила на Набережной. Разумеется, в другом городе. Тогда в здании, кажется, была какая-то библиотека. Или дом какого-то писателя по совместительству с библиотекой?
Память подводит.
Я выхожу в коридор, запахиваю халат и осматриваюсь по сторонам.
Снова чувствую себя вором в собственном доме. Крадусь в кабинет мужа, будто я шпион на ответственном задании.
Лёша тогда так радовался, когда получил от Азарова разрешение на снос здания и строительство детского дома… А потом запил и мы редко виделись.
Замираю у дверей, воровато оглядываясь. Никого.
Вхожу, не включаю свет, а двигаюсь к столу, где лежит ноутбук мужа, ориентируясь исключительно на освещение в коридоре. У меня считаные секунды, пока не захлопнется дверь.