Александра Сафина — «А. Сафина», как было отмечено ранее лишь единожды. Аккурат спустя два дня, как моему мужу прислали то видео.
Я бы могла подумать, что это разные обозначения, но не хотела. Слишком много случайностей. Слишком всё грамотно… слишком вовремя.
Пазл складывался. Мой муж… Мой муж всё. Он стоял за аварией. Он через моего психолога получал рычаги давления. Он внушил мне это чувство вины. Он инсценировал это похищение. Или покушение? Он поманил таким прекрасным собой — готовым прощать, работать над отношениями, любящим отцом…
Только я не понимаю для чего?
Не слишком ли много всего для какой-то меня?
«Объект 2»…
Я была всюду. В день выборов, в день до выборов, по два часа, шесть часов ежедневно. Время, когда я лежала в больнице, большей частью было занято мной. Мной же и было занято огромное количество после…
Он за всё время брака столько на меня не отвёл времени.
Разум отказывается верить сделанным выводам. Он панически носится от версии к версии, лишь бы не думать и не анализировать то, с чем я столкнулась.
Не хочу верить, но выбора у меня нет — я не могу позволить себе рисковать своей жизнью и дочерью. Я по-прежнему не знаю, зачем это всё было нужно моему мужу.
Будто мне мало рвущей душу боли, я захожу в поисковик и ищу детский дом или дом малютки на улице Набережная.
Когда-то тогда, давно, Лёша заполучил нужную землю.
Сколько лет прошло с того времени? Пять? Шесть?
Сколько вообще строится что-то подобное?
Почему я тогда вообще поверила, что этот проект вдруг внезапно оказался в другом городе? Кажется, я всё время слышала только то, что хотела. А хотела я тогда верить мужу…
Появившийся каркас огромного бизнес-центра на Набережной, вызвал моё большое удивление. Как порядочный муж, Лёша, конечно же, меня успокоил, объяснил, что я неправильно всё поняла, детский дом будет в другом городе просто на такой же улице.
…только вот современные поисковики что-то не в курсе ни о чём подобном на известных им Набережных улицах.
Отжал писательский дом под видом благой цели и почти возвёл небоскрёб — вполне в духе Азарова и моего мужа.
Положа руку на сердце, я понимаю, что во многом виновата сама. Меня слишком поглотил декрет. Я, может быть, и хотела что-то видеть, но ничего не могла удержать в голове надолго. Даже на Лёшу я хоть и ругалась, но очень быстро остывала и переключалась на хлопоты о ребёнке, доме и послушно вкушала свисающую с ушей лапшу.
А может, я вообще не хотела ничего знать и слышать? Может, я вообще боялась знать эту правду — каким путём и какими методами идёт к успеху тот, с кем я хотела прожить всю жизнь.
Да какая сейчас уже разница?!
Отдёргиваю себя. Не хочу копаться в прошлом. Может быть, в нём скрыт корень всех моих проблем, но это уже никак не изменит мою реальность. Я могу только вынести урок из сложившейся ситуации и впредь не повторять подобных ошибок.
Неважно кто виноват, важно, как всё это достойно закончить.
Собираю вещи как в тумане. Свои, дочери. Документы в первую очередь. Самое необходимое.
Я больше не девочка Лиза из неблагополучной семьи, которой некуда уходить от мужа с маленьким ребёнком на руках, но мне кажется, что мне гораздо больнее, чем ей тогда.
Шаги в коридоре привлекают моё внимание. Я замираю с чемоданом около шкафа, готовая в любой момент зашвырнуть его под кровать.
— Лиз? — слышу тихий шёпот, вслед за которым приоткрывается дверь.
— Блядь, — вырывается у меня, — Инга, что ты ночами по чужим домам шаришься?!
— Что происходит?
Она стоит рядом с кроватью и смотрит на устроенный мной хаос широко округлившимися глазами. Видит чемодан в моих руках и бледнеет.
— Ты что делаешь? — одними губами спрашивает.
— Ухожу от мужа. Не видно? Не стой, помоги лучше собраться.
— Посреди ночи?
— Другой возможности может не быть. — хмыкаю, а у самой сердце сжимается от боли.
Не говоря больше ни слова, Инга бездумно хватает всё, что подворачивается ей под руку. С упорством маньяка трамбует всё в чемоданы, всячески игнорируя мои замечания.
— Инга, прекрати! Это всё не нужно! — рычу я. — Это всего лишь вещи. Мы купим новое. Иди одевайся. И сходи, забери свою шубу и Кристинкин пуховик. Выйдем через запасной вход.
— Вам грозит опасность, да? — наконец-то к ней возвращается дар речи.
Лучше бы он не возвращался. Голос подруги звучит настолько нервно, зло и испуганно одновременно, что вдобавок ко всем смешанным чувствам, меня начинает тяготить очередной приступ совести.
Как я могла её в чём-то подозревать?
— Да. — глухо отвечаю я, поспешно отвернувшись.
Глаза щиплет. Не хочу плакать и не собираюсь, но проклятые слёзы выступают каждый раз, как я думаю о том, что дала себя обмануть второй раз одному и тому же человеку.
Не время для обвинений и жалости.
Время действовать.
Бегу из собственного дома, искренне желая, чтобы позади остался не только он, но и всё моё замужество.
Инга, как может, развлекает сонную Кристинку, которой мы за пять минут наврали столько, сколько я не наврала за всю свою жизнь.
Я загружаю чемоданы в багажник и с чувством выполненного долга передаю подруге ключи от своей машины.
Она мнётся и вытягивает вперёд руку, нервно осматриваясь по сторонам.
— Что?
Только сейчас замечаю, как она испугана. Во всей этой суматохе я совсем не обращала на неё внимания, а может быть и не хотела обращать.
Рука дрожит. Пальцы сжимаются.
— Прости, я, кажется, не в том состоянии.
Понимаю, что в очередной раз сделала всё неправильно. Я должна была отыскать эти чёртовые две-три минуты и по-человечески поговорить с подругой.
— Значит, я поведу, садись к Кристине.
Не уверена, кому из нас двоих хуже, но в машине только моя дочь. Я не имею права не справиться со своими страхами.
Сажусь за руль и прошу всех пассажиров пристегнуться. Дочь реагирует на это без особого энтузиазма. Мне очень горько оттого, что приходится ей врать и увозить от отца таким образом.
— Мама, а мы вернёмся в понедельник? Мне надо в садик. Вдруг Снежка уже не болеет.
Я улыбаюсь, мысленно желая дочери, чтобы это детская дружба не исчезла во взрослой жизни.
— А мы ей завтра позвоним. — обещаю я.
Не хочу снова ей врать и придумывать, почему мы больше не будем жить у нас дома и ходить в тот же садик.
— У неё нет телефона, мамочка. Я же звоню, звоню… — обижается дочь.
— Зато у мамы есть беззвучный родительский чат. — смеюсь я. — Найдём мы твою Снежану, не переживай. Обещаю.
Всё сделаю для того, чтобы дочь как можно меньше от этого пострадала. Куплю телефон Снежане, буду оплачивать перелёты её семьи к нам в гости, дам возможность попрощаться…
«Меньшее из зол, да?» — укоряю сама себя.
К пробуждению дочери я успеваю заказать пиццу и гору сладостей. Мне хочется как-то иначе загладить свою вину, но Кристина очень переживает. Виной детским обидам не только отсутствие папы, но и отсутствие подруги.
Как выяснилось, Снежана не болеет… У девочки умерла мама.
Прикрываю глаза и воспринимаю короткий разговор с отцом подруги моей дочери. Щёки тут же колет от прилившей крови, а в груди тяжелеет.
Как я могла так поступить, ничего не узнав толком?
Стыдно до безумия.
Я позвонила такая довольная, спланировавшая всевозможные детские развлечения, радостная… А мне ответили убитым голосом, что Снежана никуда не пойдёт — у неё сегодня похоронили маму.
Как вспомню это чувство стыда и неловкости, так под землю провалиться хочется. Ещё хуже этого то, что Кристина всё слышала… И как отец её подруги на меня потом орал, за проблеянное «Простите».
Кажется, я порчу всё, к чему прикасаюсь.
Не успеваю допить вторую чашку кофе, как раздаётся звонок в дверь.