Когда Марья Гавриловна ушла, мы еще долго лежали не шевелясь.
Наконец, раздался облегченный вздох Ваньки, и он настороженно приподнялся, прошептал чуть слышно:
— Ну и ну! Словно лунатик. Не спится ей никак, бродит…
Я промолчал, подумал: хорошая она. Беспокоится. Могла бы и утром посмотреть на нас с Сердюком, а вот пришла даже ночью.
Полежав для верности еще несколько минут, Ванька снова отправился. Тихо открыл дверь и вышел в коридор. Я с тревогой прислушался: не попался бы!
Тишина. Слышны лишь дыхание ребят да глухое позвякивание ведра. Видимо, няня все еще копошится в ванной.
А Ваньки все нет и нет. Я уже не на шутку забеспокоился, когда он появился в дверях. В руках у него темнел сверток.
— Ну вот, порядок! В трех палатах побывал…
Он не мешкая стал одеваться. Натянул шаровары, носки, обулся в черные кожаные тапочки, на плечи набросил пиджачок, на голову — панаму и сразу стал другим, незнакомым и будто повзрослевшим.
Зависть кольнула меня. Так захотелось и мне встать, одеться и уйти куда глаза глядят, своими ногами топтать пыль, бродить по лужам, валяться на траве, мчаться в поезде и вообще двигаться. Я уже разучился даже представлять себя шагающим по земле.
— Ты что, Саньша, заснул что ли? — доносится тревожный Ванькин шепот. — Прощаться давай.
У меня защипало в носу, на глаза навернулись слезы. Ванька шептал:
— Ну, пока… Скажи, что я домой. Пусть не думают обо мне худо.
Мы крепко обнялись, поцеловались.
— Счастливо… На вот, возьми. Пригодится. — И я протянул Ваньке свой нож.
Он молча взял его и положил в карман пиджака.
— А это от меня, — раздался шепот рядом со мной. Мы застыли — Ленька!
— Что притихли? Я бы и сам, да… На, Саня, передай… Это были деньги.
Ванька спрятал руки за спину — показалось, что очень много денег.
— Не надо, не надо, Леньша. Тебе самому пригодятся.
— Мне ни к чему они. Бери, Ваня.
Ванька взял деньги, тихо произнес:
— Спасибо, не забуду… Прощайте, ребята.
Прихватив котомку, он быстро вылез в окно и скрылся в кустах сирени.
Мы с Ленькой долго смотрели на лунную поляну, на темнеющую насыпь, всматривались в заросли кустов — не мелькнет ли одинокая фигура Ваньки Бокова, но так ничего и не увидели.
Запись четвертая
Пашка Шиман снова поспорил с дядей Сюськой.
Он теперь частенько забегает к нам посидеть и, как говорит, душу отвести. На этот раз пришел раздраженный, взвинченный.
— Черт знает что!.. Загнали в какую-то дыру. Одно комарье да гарь от паровозов. Только безмозглая башка могла отыскать это место и поставить здесь санаторий.
Ленька буркнул:
— Не надо было ехать.
Сюська махнул рукой:
— Ладно, это не твое дело. Лежи и помалкивай. Умные очень… Эвакуировались, называется. Думаете, далеко уехали? Через месяц — другой немец здесь будет. Теперь его не остановишь.
Пашка сразу на дыбы:
— Еще как остановим! Бегом погоним назад, прикладами, пинками.
Сюська сделал испуганное лицо, отшатнулся назад.
— Ай да ну! Прямо Аника-воин, грозен, силен! Ишь, могучесть так и течет из носу, боязно даже.
Пашка обиделся.
— Что, не так, да? Не так?
— А ты не ерепенься, — строго произнес Сюська. — Ты слушай, что говорят люди понимающие. Пинками, прикладами!.. Детский разговор это. На войне главное — дух. У кого побольше духу, тот и победит.
Пашка разозлился:
— Какого еще духу?
Сюська полусогнул руки в локтях, напыжился, высоко подняв плечи.
— Такого… Нутряной силы. А у нас ее пока не хватает.
Клепиков захохотал. Сюська сокрушенно покачал головой.
— Эх, мальцы, мальцы… Что с вас возьмешь, что услышишь?
Фимочке очень понравилась эта «нутряная сила». Теперь он чуть что, сразу спрашивает: «Ну, как, есть у тебя еще нутряная сила? Повоюем?» Мы хохочем: Фимочка здорово копирует Сюську.
Травкин сейчас лежит на две койки поближе ко мне: Пашка Шиман перешел на Ванькино место, в угол, чтобы ему «не мешали работать». А Рогачев перебрался к Сердюку.
Тот оказался заядлым шахматистом, и Ленька прямо в восторг пришел. Сейчас они «режутся» чуть ли не целыми днями. Кавун, конечно, «болеет» за своего дружка, а я и Пашка — за Леньку.
Однако Рогачеву не везет: Сердюк расшибает его наголову. Кавун даже повизгивает от радости и гордости, а Пашка злится:
— Вундеркинд несчастный! Математик липовый! Игрочишка захудалый!
Ленька будто не слышит Пашкиной руготни, продолжает спокойно и упрямо играть.