— Среди вещей, которые достались мне от тётушки, есть большая золотая серьга, — вдруг сказал он. — Думаю, она тебе подойдёт.
Я обрадовался.
— Наверно, это серьга от маминой пары! Когда моя мама умерла, хозяйка обещала сохранить для меня одну серьгу на будущее, а другую велела носить. Но я её потерял в дороге.
Я не сомневался, что, пока я был без сознания, серьгу украл цыган. Реала, подаренного мне на прощанье молодым господином, тоже не нашлось.
Мастер принёс серьгу, и я, приняв её с благоговением, тут же вдел в ухо. Эта вещь осталась от моей матери, и я трепетал, ощущая её прикосновения к щеке и шее. А хозяин с удовлетворением глядел на золотой штрих на коричневом фоне.
Я носил этот золотой обруч довольно долго, пока однажды не продал его в Италии. Но это случилось много лет спустя, и я расскажу об этом позже.
Семья Мастера жила просто, но всем всего хватало, и в доме было уютно. Его жена, донья Хуана Миранда, кругленькая ладная женщина, ловко управлялась со всем хозяйством, равно нагружая кухарку и горничную. Интересно, что она решит поручить мне? Я не боялся никакой работы — я твердо решил делать для этих людей всё, что могу, и стать им надёжным и верным слугой. Каждый день я возносил хвалу Богу за то, что нашёл с Его помощью хорошего хозяина и никогда больше не попаду в лапы таких негодяев, как дон Кармело.
Ел я на кухне, вместе с кухаркой, которая вскоре начала меня баловать и подсовывать лакомые кусочки. И мне отвели отдельную каморку рядом с кухней. Изначально эта комната предназначалась для конюха и кучера, но Мастер не держал ни лошадей, ни кареты. По своим делам он ходил пешком, а хозяйка раз в неделю нанимала карету, чтобы съездить в гости и сделать покупки.
Вскоре выяснилось, что никакой работы по дому от меня не требуют, я должен лишь прислуживать Мастеру, да и то — ни одевать его, ни раскладывать одежду он меня не допускал. Я только чистил ремни и обувь и втирал в них жир, а остальное донья Хуана Миранда как хорошая жена делала сама. Я думаю, она боготворила мужа, потому ей и нравилось трогать его вещи, шить для него, чинить его бельё, следить, чтобы он всегда одевался во всё чистое. Ну а для меня Мастер припас совсем другую работу.
Первые дни меня вообще никто не трогал: я отдыхал и залечивал раны. Когда я полностью выздоровел, Мастер сказал: «Пойдём со мной» — и повёл меня в мастерскую — большое, почти пустое помещение на втором этаже.
Огромное окно выходило на север, поэтому свет через него лился чистый и холодный. Там и сям стояли мольберты, крепкие и устойчивые, а ещё пара стульев и длинный стол, где лежала палитра, лоскуты, куски холста, деревяшки для рам и стояла ваза с кистями. Зимой в мастерской было очень холодно, а летом — жарко, как в печке. Кроме того, летом тут ещё и дурно пахло, поскольку через распахнутое настежь окно с улицы поднимались запахи помоев, конского навоза и дубильных веществ — из располагавшейся неподалёку мастерской скорняка{12}. Вонь стояла ужасная, но Мастер ничего не замечал. Ни вони, ни холода, ни духоты, ни пыли. Его волновал только свет, и плохое настроение у него случалось только по одному поводу: если туман или дождь лишали его нужного освещения. Свет составлял для него суть всей жизни.
Постепенно он растолковал мне мои обязанности. Во-первых, я научился растирать краски. Для этого в мастерской имелось множество ступок и пестиков самого разного размера. Краски мы делали, смешивая комья земли с металлической крошкой[21] — всё это приходилось медленно и долго растирать, пока не получался мельчайший порошок — вроде толчёного риса, каким дамы припудривают лоб и щёки. Бывало, я трудился много часов кряду, а потом Мастер брал щепотку получившегося порошка своими чуткими пальцами и недовольно покачивал головой. И я тёр дальше. На следующем этапе в порошок добавляли разные масла и тщательно перемешивали. А позже Мастер научил меня готовить для него палитру: накладывать густую краску горкой — каждую на своё место, причём одних красок он просил побольше, а других — поменьше. Ну и, разумеется, я ежедневно мыл кисти: полоскал в воде и не жалел кастильского мыла[22]. Каждое утро кисти, чистые и свежие, ждали дона Диего в мастерской.
21
21. Краски — красящие вещества, используются в искусстве и в быту. Люди начали применять их ещё в глубокой древности — краски древних египтян, иудеев, греков и других племён и народов до сих пор не утратили яркость и стойкость. Первыми минеральными красителями стали многоцветные природные охры, лазурит и киноварь. Пигментами в масляных красках служат двуокись титана, охра, железный сурик, окись хрома, свинцовый крон и другие вещества.
22
22. Кастильское мыло — твердое белое или зеленоватое мыло, сделанное из оливкового масла первого холодного отжима. Цвет мыла зависит от особенностей масла и, соответственно, от местности, в которой выращена олива. Изначально появилось в Кастилии (область Испании). Это нежное мыло часто используют для детской кожи.