Сначала он просто уселся в своё кресло и со вздохом вытянул длинные ноги. С Мастером он не заговорил, лишь приветливо ему улыбнулся, и тот, не отрываясь от бумаг, ответил ему такой же тёплой дружеской улыбкой.
Вскоре, однако, король встал, прошёл к стене, где стояли картины и, чуть помедлив, выбрал наугад одно полотно. Моё полотно.
Выхваченные лившимся из окна закатным солнцем и лучами на самой картине верные собаки короля засияли на тёмном фоне. Их шерсть блестела, в тёмных глазах тоже отражался свет. Король замер. Он видел эту картину впервые. На его челе отражалось, по обыкновению, медленное, постепенное осознание: это его любимые собаки!
Я бросился на колени перед королём и взмолился:
— Ваше Величество! Простите! Это моя картина. Все эти годы я украдкой писал — остатками краски, на кусочках холста... копировал полотна Мастера, учился по ним и начал немножко пробовать свои темы. Я знаю, закон запрещает мне заниматься живописью. Только Мастера не ругайте: он даже не подозревал о том, какой я преступник! Мастер ни в чём не виноват! А я готов понести любое наказание!
Я замер, не вставая с колен, и молча просил Пресвятую Деву помочь и простить меня за все прегрешения. Потом, приоткрыв глаза, я увидел ноги короля: он ходил взад-вперёд и, судя по всему, нервничал. Наверное, не знал, что ответить. Наконец он откашлялся, набрал в лёгкие побольше воздуха и перестал метаться по мастерской: ноги в бархатных туфлях остановились прямо передо мной.
—- Что же... что мы будем делать с этим... с этим... непокорным рабом? — обратился он к Мастеру, заикаясь на каждом слове.
По-прежнему не поднимая головы, я краешком глаза отследил, как Мастер приблизился к моей картине. Точнее, я видел не самого Мастера, а только его ноги — ладные, аккуратные, в чёрных туфлях из кордовской кожи[38]. Он молчал — видимо, рассматривал картину. Король тоже молчал — он ждал.
— Ваше Величество, позвольте мне написать одно срочное письмо, — сказал вдруг Мастер. — Это займёт не более минуты. Потом я отвечу на ваш вопрос.
— Пишите.
Мастер вернулся за стол, и я услышал, как скрипит по бумаге перо. Король вернулся в кресло. Я оставался на том же месте, на коленях. И отчаянно молился.
Но вот Мастер вышел из-за стола. Ноги в кожаных туфлях направились ко мне.
— Встань, Хуан, — произнёс он и, взяв меня под локоть, помог подняться.
Он не сердился! Он смотрел на меня как всегда мягко, даже с нежностью.
А потом он вложил мне в руку письмо. Это письмо у меня с тех пор всегда при себе: я ношу его на груди, в шёлковом мешочке. Мастер написал так:
Я даю свободу моему рабу Хуану де Парехе. Отныне он имеет все права и почести, положенные свободному человеку. Я назначаю его своим помощником, и за выполнение этих обязанностей он будет получать надлежащее жалование.
Диего Родригес де Сильва Веласкес
Когда я дочитал письмо, Мастер вытянул лист у меня из пальцев и отнёс королю. Тот прочитал и лучезарно улыбнулся — впервые за долгие годы, со времён выздоровления Корсо. Зубы у короля были мелкие и неровные, но его улыбка меня совершенно покорила.
Письмо мне тут же вернули. Я стоял безмолвный, счастливый, а из глаз моих струились слёзы.
— Ваше Величество, вы что-то спрашивали про раба? — тихонько напомнил Мастер. — У меня нет раба.
Я схватил его руку и поднёс к губам.
— Нет-нет! — воскликнул Мастер, отдёрнув руку. — Тебе не за что благодарить меня, друг мой! Напротив! Я виноват перед тобой, поскольку в суете дней позабыл дать тебе то, что ты уже давно заслужил своей преданностью и многими достоинствами. Если пожелаешь, будешь моим помощником. И ты всегда останешься моим другом — как бы ни сложилась жизнь.
— Я доволен, — произнёс король, поднявшись с кресла, и направился к двери. Выходя, он повторил: — Да, я доволен.
Поклонившись, мы с Мастером смотрели, как он величественно шествует по коридору, взмётывая коленями полы парчового халата.
— Давай-ка собираться домой, Хуан, — сказал мастер (с этого дня он никогда больше не называл меня Хуанико). — А то жена расстраивается, когда меня долго нет. Да и устал я сегодня.
— Мастер, позвольте...
38
38. Кордовская кожа — прочная дублёная кожа красно-коричневого цвета, используется для изготовления обуви. Это дорогостоящий материал, так как из одной лошадиной шкуры можно произвести всего одну пару обуви. Изначально такая кожа выделывалась в испанском городе Кордова.