— Хуан, мы теперь ровня. Называй меня Диего.
— Нет, это невозможно. Для меня вы всегда — Мастер. Ведь так вас называли и подмастерья, и другие художники. Мастер значит не только хозяин, но и учитель, правда?
— Да, ты прав.
— Мне всегда было приятно произносить слово «Мастер», я этого не стыжусь. И я всегда буду почитать вас своим учителем. Вы — Мастер.
— Ну, как хочешь...
Мы шли домой по улицам Мадрида. Шаг мой пружинил, сердце трепетало от счастья: теперь я свободный человек! Я иду рядом со своим Учителем!
— Мастер, — сказал я, когда мы переходили главную городскую площадь, Пласа Майор, — а ведь вы ошиблись, когда сказали, что у вас больше нет рабов. А как же Лолис?
— Лолис принадлежит моей жене, — возразил Мастер.
Я твёрдо решил сделать этот день самым важным и радостным днём своей жизни. Поэтому я произнёс:
— Мастер, помните, в Италии вы предложили мне просить что угодно за спасение этой руки. — Я бережно взял его правую руку в свои тёмные ладони. — Теперь я знаю, о чём хочу попросить.
Он остановился, освещённый последним, горизонтальным лучом почти закатившегося солнца.
— Ты хочешь попросить Лолис, — утвердительно сказал он и улыбнулся.
— Я хочу на ней жениться. Если она возьмёт меня в мужья.
— Я поговорю с супругой. Не вижу причин, почему вам нельзя пожениться, если на то будет обоюдное согласие, — ответил он.
Остаток пути мы прошли молча.
Дома, где я, смиренный раб, прожил столько лет бестревожно, в ладу с самим собой, мне всё вдруг показалось иным. Я смотрел на мир совершенно новыми глазами — глазами свободного человека. Комнаты, коридоры, тёмная резная мебель, огромное распятие с Христом в натуральный человеческий рост и лампадкой у Его ног, бордовые бархатные портьеры, задёрнутые под вечер, чтобы в дом не проник влажный холод и всякая ночная нечисть, — всё дорогое и понятное пространство моего ежедневного существования неожиданно заиграло новыми красками.
Как только мы переступили порог, навстречу нам выбежала Лолис, прижимая палец к губам.
— Хозяйке сегодня совсем худо, — прошептала она. — Мне только недавно удалось её успокоить. Теперь спит.
— Тогда я пока не буду к ней подниматься, — отозвался Мастер. — Принеси нам вина и грецких орехов, Лолис.
Мы уселись в гостиной. Пакита с дочуркой навещали нас очень часто, но сегодня в доме было пусто и тихо. Мы пили вино, ели орехи. Я видел, что Мастер очень опечален. И немудрено: хозяйка сильно хворала, порой её мучили нестерпимые боли, но ещё чаще она просто лежала и плакала.
Когда я попозже сидел на кухне, Лолис вошла и уткнулась лбом мне в плечо. Она не плакала, за ней этого не водилось, это у меня чуть что глаза оказывались на мокром месте, но вздохнула она глубоко и горестно.
— Бедная, бедная моя хозяйка, — причитала она. — Я ведь так полюбила её, Хуан. Знаешь, нам скоро придётся давать ей опий, чтобы снять эти страшные приступы кашля. Надеюсь, король поможет Мастеру раздобыть опий. Начинаются очень тяжёлые времена, Хуан. Пока Господь не приберёт её, будет всё только тяжелее.
Хозяйке, однако, через пару дней полегчало. Так иногда бывает, но ненадолго. Она поднялась с постели, приоделась и даже поклевала какие-то лакомства, которые в избытке готовила для неё Лолис. Вечером второго дня она даже спустилась к ужину и сидела около Мастера, весёлая и счастливая. Она поела довольно плотно и ни разу не кашлянула.
В какой-то момент, за столом, Мастер взглянул на меня, и я сразу понял, что он намерен сделать. Повернувшись к жене, он сказал:
— Жизнь моя, у нас новости. Я дал свободу нашему доброму другу Хуану. Теперь он не раб, а просто мой уважаемый помощник. Я понимаю, что с тех пор, как наша дочь вышла замуж, тебе стало очень одиноко. Но Хуан снимет с моих плеч множество разных обязанностей, и я буду больше отдыхать и больше времени проводить с тобой.
Хозяйка просияла.
— Как я рада, что ты будешь со мной! Конечно, мне одиноко! Я и заболела от одиночества.
— А вторая новость вот какая. Наш Хуан хочет жениться. Его сердце принадлежит тебе, Лолис, — продолжал Мастер, обратившись к моей возлюбленной, которая прислуживала нам за столом. — Что ты на это скажешь?
Хозяйка всплеснула руками.
— Лолис! — воскликнула она. — Отвечай, не томи!
Как сейчас помню эту минуту: на Лолис платье оттенка нежного цветущего миндаля, а волосы забраны назад длинным розовым шарфом.
— Я вправе ответить, как хочу? — спросила Лолис.
— Конечно.
— Тогда мой ответ: нет.
Её «нет», точно кинжал, пронзило меня в самое сердце.