Сомкнувшаяся вокруг меня толпа, разумеется, загудела, зашикала, стала сыпать проклятиями и колкими остротами в мой адрес. Решив проявить смирение по примеру святых страстотерпцев, я не стала отвечать. В конце концов, просто стоять в каком-то десятке метров от поезда, где находится мой любимый, было невероятным счастьем. Мне казалось, что поезд так и лучится теплом. Только вот в каком именно вагоне прячется Мой Господин, я не знала. Так что на всякий случай беспрестанно ощупывала взглядом окна всех обозримых вагонов в надежде заметить взглядом серую шинель, любимую бороду и глубочайшие в мире глаза.
– Ну когда ж уже?.. – вздохнули справа.
– Только б к ручке приложиться, – пробубнили слева.
– Дождёмся царя-батюшку во что бы то ни стало… – добавили сзади, и с тем верноподданным, кто это произнёс, я ощутила праздничную и радостную солидарность.
Оглянулась, чтобы посмотреть в его лицо… И тут услышала:
– Идут, идут, идут!
Я мигом обратила взгляд опять к вагону. Двери его в самом деле открылись, но вышел оттуда не царь, а два хорошо одетых господина. Первый – с усами, второй – с бородой и в очках. И второй прокричал, помахавши какой-то бумажкой:
– Русские люди, обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя своё царское служение. Россия вступает на новый путь!
– Ахххх! – в едином порыве вздохнула толпа.
– В Петрограде, – крикнул первый, – революция!
– Ураааа! – раздался общий крик.
– Ура! – воскликнул тот, что только что сказал про царя-батюшку.
– Ура! – заорал тот, кто только что мечтал приложиться к ручке.
И разговорчивый часовой, словно уверившись в том, что теперь-то всё можно, тоже присоединился к этому общему хору.
– Идиоты! – воскликнула я.
Снова растолкала всех и кинулась к вагону. Поезд тронулся. Я вскочила на подножку, уцепилась за шею орла, принялась колотиться в окошко:
– Пустите меня! Николай Александрович! Вы совершили ошибку!
Ответом был гудок и клубы дыма прямо мне в лицо.
– Сударыня, что вы делаете?! Опасно! – воскликнул усатый депутат, пустившись в погоню за мной и за поездом.
Вместе с коллегой они оторвали меня, сопротивляющуюся, от вагона. Я упала на заснеженный перрон. Бывший императорский поезд стучал по рельсам, набирая скорость и равнодушно уезжая прочь.
А на перроне орали:
– Свобода!
– Да здравствует!
– Даёшь Учредительное собрание!
– Идиоты! – заорала я, привстав. – Вы даже не понимаете, что потеряли! Если бы вы только могли себе представить, что будет дальше! Россия потонет в крови!
– Ты не каркай! – закричало население.
– Ты нам не угрожай!
– Тоже выискалась тут!
– Она шпионка!
– Ну точно! Немецкая!
– Дави контрреволюцию!
– Ура-а-а-а!
В следующую секунду я ощутила удары сапог по своим бокам, пальцы, впившиеся в волосы, и царапающие лицо ногти. Я упала на спину. Снег падал на лицо.
Последним, что я запомнила, оказалась вывеска на перроне, на которой было написано «Псков».
3. Второе путешествие
Очнулась на кровати. Всё болело.
Мне привиделось? Что это было вообще? Странные галлюцинации от таблеток? Или я действительно только что слетала в день 2 марта 1917 года?..
Голова трещала, тело тоже – как при гриппе. Понять, что это было – следствие побоев на перроне от толпы или побочное действие таблеток – не представлялось возможным.
Впрочем, всё равно. В любом случае, это был недолёт. Я не хочу в революцию. Я хочу в благословенное, сладостное самодержавие… Пусть это будет, к примеру, идеальный 1913 год…
Я дотянулась до упаковки и съела 21-ю таблеку.
И тотчас опять взлетела к потолку.
В этот раз был день и было лето.
Я очнулась среди зелени.
На небе не было ни облачка. Солнце светило торжественно-сосредоточенно, и ещё до того, как осмотрелась и толком поняла, где нахожусь, я ощутила разлитое в воздухе напряжение и ощущение значимости момента. Это напряжение мерещилось и в цокании копыт о брусчатку, и в трамвайных звонках, и в криках извозчиков, и в гомоне катящейся по улице толпы.
Секунду спустя до меня дошло, что улица эта – Невский проспект. Меня обнимали крылья Казанского собора, зелень была сквером возле него, а по ту сторону проезжей части, забитой лошадными экипажами с примесью пары автомобилей высилось напыщенное здание в стиле модерн с читаемой даже отсюда вывеской: «Швейныя машины компании Зингеръ». Но главное – слева как по тротуару, так и по проезжей части, распевая песни и размахивая плакатами, перекрыв половину движения, игнорируя всё вокруг, не обращая внимания на растерянных лошадей и застрявший трамвай, двигалась огромная толпа.