— Почему Лев Яковлевич? Наверно, опечатка, мою повесть должен подписать Лев Николаевич… Толстой? — я посмотрел на голосистую бабу.
— Я не толстая? — обиделась голая баба. — А что касается Львов, ты всегда будешь от них зависеть, потому что ты наивный кролик. Забудь про свою звезду, на этом аппарате далеко не улетишь!
В прихожей зажегся свет, я вышел из кухни и посмотрел на маму.
— Ты еще не спишь?
— Нет.
— Работал с рукописью?
— Нет. Мне нужно с тобой поговорить, мама.
— Завтра поговорим. Хорошо? Завтра…
Завтра я пойду и заберу документы из литературного института. Но об этом пока не знал никто, ни я, ни мама, ни голая талантливая баба, ни планетарный шлифовальный станок, ни Лев Яковлевич, ни кто.
Я мерил шагами мокрые улицы, кивком головы здороваясь с зонтами случайных прохожих, полет превратился в реальность. Реальность моего положения, умноженная на сделанную глупость, давала результат обыкновенного начала. Начала, к которому я был не готов. Находясь в подвешенном состоянии, очень легко сочинять. Темы, на предмет написания, как звезды в ночном небе, возникали сами по себе и исчезали.
— Эта тема вам по душе?
— Нет.
— А эта тема вам нравится?
— Нет.
— Может, этот сюжет, вам интересен?
— Да.
Я остановился около большой таблички, которая была прикреплена к желтому двухэтажному зданию с одной дверью.
«Заводу срочно требуются шлифовщики, ученики шлифовщиков. Администрация».
Я вошел в дверь, прошел по коридору, уперся в другую дверь с табличкой «отдел кадров». Я сделал первый шаг в самостоятельную жизнь, постучавшись в эту зеленую, несколько раз перекрашенную дверь.
— Разрешите войти?
— Входите.
— Я по вашему объявлению. Хочу устроиться на работу.
— Прописка есть?
— Есть.
— Разряд есть?
— Нет.
— Значит, учеником. Условия такие: три месяца обучения зарплата три тысячи, потом разряд, зарплата шесть тире восемь тысяч. Отпуск 36 дней оплачиваемый. Питание, путевки в санаторий, проездной на месяц — все это бесплатно. Устраивает?
— Да.
— Так, давай документы. Фотографии принес, хорошо. Медицинские справки есть, хорошо. Пиши заявление, заполняй анкету, вот образец.
— Призывник? — она изучающим взглядом смотрела на меня. — Ну что молчишь, в армии служил?
— Я свободен…
Расталкивая призывников, мы вползали в одну дверь кабинета и выползали из другой, снова вползали и выползали из кабинета. В этот момент мы были похожи на маленького ужика, у которого только голова и хвост, а туловища не было. Головой была мама, а я был хвостом. Я успевал раздеваться по пояс, широко открывал рот, показывал язык, говорил: «А–А–А». В это время мама без перерыва говорила, и говорила, показывала кучу справок и бумажек. Потом хвост, то бишь я, был отброшен и ждал у кабинета главврача, а мама была внутри. Она вышла с серьезным видом и тихо сказала: — Свободен.
— Я свободен. То есть, освобожден, — уверенно сказал я.
— Завтра в пятницу, без четверти восемь у проходной, — она листала мой военный билет. — Получишь пропуск, встретишься с наставником и начнешь работать, — она взяла анкету, заявление.
— А сегодня нельзя?
Она сняла телефонную трубку и начала звонить.
— Алло, Пал Петрович. Это Нина Игоревна из отдела кадров. Новенького к вам на участок оформляю, учеником. Рвется в бой. Да, у меня сидит. Сегодня пройдет по разовому пропуску. Хорошо.
— Сейчас пришлют за тобой. Вот пропуск, у мастера потом отметишь, и талон на обед.
— Не нужно, у меня есть деньги.
— Бери, уже положено. Деньги нужно сначала заработать, а потом тратить. Вижу, что маменькин сынок. Да ты не обижайся, у меня трое таких как ты. Старший второй год поступает в институт, двое в старших классах.
— А я ушел из института. Из литературного института, сам ушел — задумчиво добавил я.
Она не доверчиво посмотрела на меня. Я достал из папки журнал за прошлый год «стихи и проза XXI век», открыл десятую страницу, взял ручку и написал: «Нине Игоревне: желаю здоровья, счастья и долгих лет благополучия и поставил подпись».