Я подошла к первой двери и нажала кнопку звонка. Звонок прозвучал очень красиво, как колокольчик: «Динь-дон». Мне даже захотелось нажать еще раз.
Женский голос из-за двери спросил:
— Кто там?
— У вас есть бумажная макулатура?
Мне не ответили, но и удаляющихся шагов я не услышала, хозяйка явно стояла у двери. И тут я увидела стеклянный глазок на уровне своего лба. Совсем маленький, но какой-то противный, словно неподвижный, недоверчивый взгляд. Меня рассматривали! Я скорчила рожу и показала язык.
— Нету у нас никакой макулатуры! — сердито сказала женщина и прошлепала в глубь квартиры. Видно, не внушила я ей доверия. Ну и не надо!
В следующей двери стеклянного глазка не было, и я смело нажала кнопку. Но никто не открыл. За дверью тишина. Видно, еще никто не вернулся с работы. Мне стало как-то скучно, и я пожалела, что пошла одна. Вдвоем лучше — все-таки поддержка. Но делать нечего. Я позвонила в третью квартиру. Раздался лай собаки. Дверь открыла старушка с младенцем на руках.
— У вас есть макулатура? — Черный нестриженый пудель лаял без перерыва, так что мне пришлось прокричать свой вопрос во все горло.
Но старушка все разно не разобрала:
— Чего надо-то?
— Макулатура! Бумажная!
«Гав! Гав!» — надрывался пудель.
А тут еще заорал младенец, и старушка захлопнула дверь со словами:
— Ничего не знаю! Хозяев дома нет. Часов в семь вернутся, тогда приходи.
Я даже растерялась от такого невезения. Мне захотелось плюнуть на все и уйти домой — читать Алексина. Но в то же время меня взяло за живое: неужели я уйду из этого огромного дома с пустыми руками? Нет, ни за что не уйду! Ведь не для себя стараюсь. Может, это просто этаж такой неудачный? Я пошла по коридору, пропуская одну дверь за другой. Возможно, за каждой из этих пропущенных дверей меня ждал огромный ворох бумажной макулатуры, но почему-то рука не поднималась звонить. Какая-то нерешительность на меня напала.
Я дошла до лифта и оглянулась. Неужели среди этого множества квартир не найдется ни одной, где бы не лежала хоть одна небольшая пачка старых газет?
Я позвонила в первую от лифта дверь. Долго никто не открывал, и я уже решила звонить в следующую, но тут раздались шаркающие шаги, и на пороге появился пожилой мужчина в пижаме и шлепанцах. Щека у него была обвязана теплым шарфом.
— У вас есть ненужная бумага? — виновато спросила я.
— Зайди, а то сквозняк.
Он провел меня на кухню и показал кипу газет на холодильнике:
— Забирай. Вот возьми веревочку, перевяжи. Донесешь одна-то?
— Неужели не донесу?
Он проводил меня до двери.
— Спасибо, — горячо поблагодарила я. — До свидания! Выздоравливайте!
— Иди, девочка, иди, а то сквозняк, — ответил он, закрывая дверь.
Эта первая победа придала мне уверенности. Я уже смело затрезвонила в следующую дверь. Но мне ничего не дали, только бросили:
— Ничего нету!
Зато в другой квартире мне обрадовались, как родной.
— Есть, есть! Давно тебя ждем! — приговаривала женщина в клеенчатом фартучке. — Подожди, я сниму с полки. И вот еще, на телевизоре. А бутылки не нужны?
— Нет, не нужны.
— Жалко. А то у меня их целая уйма. Иди сюда, помоги мне из шкафа старые журналы вынуть. Они мне совершенно не нужны, только место занимают. Знала бы я, что ты придешь, я бы отобрала еще кучу всякого старья. А может, все-таки возьмешь бутылки?
Следующая квартира была с глазком. Я сначала хотела пройти мимо — почему-то мне казалось, что от квартиры с глазком нечего ждать ничего хорошего. Но передумала и позвонила.
— Макулатура? — с недоумением переспросила худенькая женщина с добрым, но каким-то поникшим лицом. Она держала за руку черноглазого мальчишку лет трех. — Мама, у нас есть ненужная бумага? Тут пионеры собирают.
Из комнаты вышла пожилая полная дама с решительными, быстрыми движениями.
— Ты еще спрашиваешь! — сказала она сердито. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты выкинула все его проклятые журналы! Чтобы дух его выветрился из нашего дома.
— Мама! — с упреком сказала молодая женщина, — Не па-до! При ребенке…
— И пусть! Пусть он забудет об этом легкомысленном типе! — С этими словами дама ушла куда-то в глубь квартиры и вернулась с огромной кипой журналов «Театр». Наверно, года за три, потому что она с трудом донесла эту кипу до лестничной площадки. — Подожди, это еще не все.