«Зевни, не открывая рта, так оставь и пой», — я все поняла.
Я, наконец, поняла! Хиггинс, она, наконец, поняла!!!
Несмотря на то, что я не замечала за собой никакого прогресса или намека на маломальские способности к академическому пению, моя учительница предложила мне поступать в консерваторию. Я безмерно удивилась. Не забывайте, мне тогда было за тридцать! Разве в таком преклонном возрасте поступают? Какая же я была дура!
Поскромничала, побоялась, не верила в себя. Надо было попытаться! Попытка ведь не пытка. Что бы со мной стало?
Опять проклятая неуверенность, так обедняющая и грабящая нашу жизнь. Только сейчас, во второй половине жизни, я поняла связь между желанием восьмилетней девочки и последующими подступами к миру музыки и пения. Это же богом данный дар! Не великое дарование, нет.
Его получают избранные единицы — неограненные алмазы, из которых в Амстердаме делают бриллианты. Мне был дан в дар малодрагоценный, но неплохой камушек, скажем, янтарь. Море часто выбрасывает эти, на первый взгляд, невзрачные камушки на берег. Но его можно обработать до вполне миленького камня в колечко на каждый день. Мне бриллианты не нужны. Большой талант означает большую ответственность, большие труды и большие муки. А гении нередко несчастные люди. Назовите мне хотя бы одного благополучного из них!
Почему я написала сейчас именно об этом. В последние несколько лет я пою в хорах. Начала в академическом, регулярные спевки которого хорошо сказались на связках. Перепела массу классического и церковного репертуара. Как раз той музыки, которую я люблю и хочу петь. Попела в концертах, на публике, лизнула, как волк, свежей крови.
Свой первый академический хор я нашла уже в интернете. Хотя первоначально искала вообще-то русский хор, но компьютер мне его не выдал. А выдал иностранный академический, в котором я и осела на несколько лет. Но желание о русском народном хоре было высказано. Космос его услышал и помнил про него. По прошествии положенного срока Бог мне помог. (Помните еще, что он меня любит?) Как-то, возвращаясь с репетиции своего академического, в метро я услышала русскую речь. Говорили о репетициях, концерте. Я подошла — вы кто такие, что за хор, где находитесь, меня возьмете?
Все сложилось. А складывается то, что должно сложиться. Так я стала петь в двух хорах одновременно, да еще и дни репетиций совпадали. Бежала с одного хора на другой, получалось, что пела в день пять часов подряд.
Кто бы подумал, что я, воротившая нос от заезженной «Калинки» или еще более ужасной «Маруся, раз, два, три калина» — этого казачье-станичного шедевра, ничего не имеющего общего с настоящим фольклором, все это я буду петь со сцены, обряженная в псевдо-казачий костюм фиолетового цвета — цвета последней надежды. Причем петь хорошо, с душой, с огоньком, зажигая публику.
Вот так, не зарекайся от сумы, тюрьмы и пения народной попсы.
Пиком моей хоровой карьеры было участие в третьем хоре — полупрофессиональном, международном, серьезном. Две трети его участников составляли певцы-музыканты из семи европейских стран, одну треть — любители вроде меня. Исполняли большие произведения в сопровождении симфонического оркестра, с солистами из музыкальных агентств. Они, как ни странно, часто оказывались куда хуже, чем профи-участники хора, которые не нашли себе агентов или постоянной работы в оперном театре. Одним словом, коллектив был действительно солидный. И туда я попала по чистейшей случайности. Милые читательницы, вы уже заметили определенную тенденцию в моем попадании «куда-то» и непопадании туда, куда хочется.
Сначала я побывала в качестве зрителя на их концерте в Филармонии. Исполняли «Страсти по Матфею», мое любимое хоровое произведение Баха, четыре часа божественной музыки. Огромный хор, оркестр, хор мальчиков не уместился на сцене Филармонии, стояли в проходе.
Отличное звучание, а главное — музыка — сделали свое дело.
Я сказала себе: хочу, ой, хочу-у!!! Сказано — сделано.
Я пришла в этот хор сначала на разведку, просто посмотреть. Хормейстер — тенор из Испании, взял меня без прослушивания — ему хватило того, что он слышал при распевке. Он тут же дал мне в руки два тома партитуры произведения, которое они учили три месяца, и я стала петь с листа — в первый раз в жизни, по какому-то наитию! С листа я могу играть одной рукой на пианино, а петь не могу, не хватает знаний сольфеджио.