Но жаться и прибедняться, не верить в свои силы тоже глупо. Глупо, а не скромно. Это я говорю не только вам, милые сестры, но и себе, так как сама еще не изжила сей порок воспитания. Надеюсь, что для молодого поколения (пусть это и звучит так, как будто мне восемьдесят семь лет) эта мысль стала общим местом, понятным и без моих увещеваний.
А почему я вообще начала про эту скромность? Ну, начала и начала. Ведь ничего «просто так» не приходит в голову. Значит, надо было об этом сказать. В моем повествовании я еще вернусь к стеснительности в главе о скромной девушке Ане.
Теперь же мне хочется поговорить о человеке, не страдающем мучительной скромностью, не отягощенном явными комплексами, а наоборот — полном прекрасных и поучительных достоинств — моей (бывшей) подруге Ире. А так как всем душевным движениям следует давать волю — начнем этот разговор!
Глава 2
Ира
Ира пришла в нашу школу в классе пятом, и я полюбила ее раз и навсегда. Мы подружились, как могут подружиться девочки в лучшем девчачьем возрасте. С ней у меня связаны воспоминания о трудовом лагере, из которого мы — безрассудные — бегали на реку-текучку с сильным течением и опасными водоворотами. Мы переплывали ее — один раз я чуть не утонула! — и оказывались на острове, утопающем в живописных кудрявых ивах, казавшимися с берега зеленым взбитым кремом. Для нас остров был населен сказочными существами и назывался «островом красавиц». По моей детской терминологии он был первым чудом из четырех «чудес», важнейших вех моего детства. Вторым чудом был лошадиный вечер — поход с классом на природу с ночевкой в палатках и приход, как исполнение невысказанной мечты, белой лошади, на которую я взобралась вне себя от счастья. До сих пор помню, как грела и успокаивала его шерсть мои дрожащие от страха и гордости ноги.
Наши тайны и радости, наша детская романтика, давно ушедший и изрядно забытый мир. Хотя, забытый он, возможно, только для меня с моей катастрофически плохой памятью. Например, что было третьим и четвертым чудом, я совершенно не помню, но точно знаю, что их было четыре.
Помню поездку с классом в зимние горные Лаганаки. Мы жили в общей спальне, вечером вместе с аппетитом съедали взятую из дома еду, болтали полночи напролет. Чувствую холод на следующий день, вижу необыкновенно красивые заснеженные окрестности, черные силуэты крючковато-ажурных деревьев на фоне снега. Ранние зимние сумерки, ледяная вода ручья, которую я, конечно же, испила и околдовалась ею. «Охотники на снегу». — не даром эта картина осталась с детства и до сих пор моей самой любимой. Там тоже снег, черные стволы деревьев, галки, мороз, синий вечер и атмосфера, в которой мне дышится лучше всего. Эту картину я впервые увидела в книге по искусству из домашней библиотеки, а потом в фильме Тарковского «Солярис». Помните, висела у них на станции. А музыку при этом помните? Бах, хоральная прелюдия фа минор, орган. Мороз по коже до сих пор от одного воспоминания.
Ах, какое же впечатление произвел на меня этот фильм, когда я посмотрела его впервые лет в тринадцать! Я ничегошеньки не поняла, но настоящее искусство действует напрямую на подсознание, минуя разум. Вот и подействовало. На долгие годы этот фильм оставался моим любимым. Помню, моя подруга Валя, о которой речь впереди, меня чуть не под руки из кино вывела, всю в слезах, в полнейшем смятении.
Помню, учительница по домоводству — трусы, фартук, юбка, все из одной ткани — рассказывала нам о типах женской фигуры. Самая лучшая из них, как сейчас помню — так называемая перегибистая: грудь вперед, попа назад. Намеков на грудь у нас тогда еще у всех не было и в помине, а попы были. С ними рождаются. Ира с энтузиазмом восприняла новое знание и долгое время вырабатывала у себя эту самую перегибистую фигуру. Вижу картину перед глазами: она у доски, бойко и многословно объясняет решение теоремы, в белой рубашке и серой юбке в складку с оттопыренной на максимально возможное расстояние попой. Честно сказать, когда попа не уравновешивалась пышной грудью, эта идеальная перегибистая фигура выглядела смешно. С переходом в комсомольский возраст попа вернулась на свое, предусмотренное природой, место, грудь появилась, но не такая пышная, как у той же Вали. А Ира превратилась в прелестную девочку — тростиночку с мальчуковой фигурой, идеальной для любой одежды. Такой же изящной, грациозной пацанкой она остается и до сих пор, и четыре беременности не превратили ее в типичную тетку — мать семейства.
Часто после школы мы оставались в классе, и наслаждались свободой и гулкой тишиной и пустотой школы. Садились на подоконник ногами на улицу, и это на пятом этаже (!) и болтали о своих детских делишках. Но это еще не все по части нашей тогдашней глупости и легкомыслия. Мы обожали лазать на крышу и сидеть там, свесив ножки и беседуя о прекрасной ерунде. Почему нас так тянуло в опасные места? Это так не вяжется со мной сегодняшней, которая с опаской высовывается из окна, крепко держась обеими руками за раму. Потому что сейчас я понимаю учение о центре тяжести, знаю, к чему приводит его смещение за пределы окна. Ойкнуть не успеешь. Да еще раздавишь кого-то невинного на тротуаре. Запоздалое осознание опасности — край, бух, вава!