Вера в тот тяжелый момент поняла меня и поддержала. За это в моей душе ей возведен еще один обелиск. К тому времени, когда мне надо было уезжать, Вера прочла только часть рукописи, и ей она как будто понравилось. Она обещала быстро дочитать весь роман и прислать подробный разбор письмом. Я его ждала, конечно же, как евреи прихода мессии или алкоголики открытия гастронома.
И я его дождалась. В своей пространной манере, сильно затрудняющей мое понимание, она не очень лестно отозвалась о нем, хотя кое-что даже похвалила, но я поняла это с пятого прочтения ее длинного и не всегда понятного письма. Действительно непонятного. Ее, человека религиозного, возмутило мое непочтительное и неисторическое отношение к этому вопросу в романе. Это я запомнила. Еще было что-то об огрехах языка, с чем я абсолютно согласна. Главный герой ей показался тираном. Ну, да, это можно и так увидеть. Мир не завоюешь, не объединишь и не реформируешь, оставаясь тишайшим и добрейшим, — о том и роман. Но и в этом вопросе существуют свои нюансы.
Одним словом, общий тон письма и те мысли, которые я поняла, показали мне, что роман ей не понравился.
Примерно так же я и ответила ей. Что-то вроде, спасибо, что прочла, это большая работа, а то, что не понравилось, что ж, очень жаль, я опечалена. Но делать нечего. Се ля ви. Спасибо.
Так примерно написала я. А это гораздо понятней, поверьте мне, чем то, как пишет она!
Месяц спустя на мое письмо пришел ответ от Веры.
Начинался он приблизительно так: значит так, уважаемая имярек, наконец, я скажу тебе всю правду. Ты — высокомерная, ты еще такая-сякая. Ты себя всегда считала лучше других… и бред, и ложь, и в Киеве дядька. Я просто обалдела. Первое мое чувство было, что со мной говорит дьявол. Такая злость, такая ненависть! — Это не ее голос.
Какая-то мистика. Я не на шутку испугалась. С колотящимся сердцем, только раз пробежав по этим нелепым строчкам, я позвонила своей сестре, которая в нашей семье играет роль семейного психолога, если ее не играю я сама.
Я зачитала ей первые строки. Она тут же перебила меня и проговорила твердым голосом: «Слушай меня внимательно. Немедленно сожги это письмо и развей пепел по ветру. Это клиника, у человека фаза, не бери в голову. Пять раз прочти „Отче наш“». Я так и сделала. Но легче мне не стало. Я до сих пор не могу всего понять…
Еще давно, в период своего увлечения Ницше, Вера рассказывала мне, что ей были голоса и всякие вещи.
Кажется, мама возила ее даже в клинику. Видимо, было что-то. Истощение психики, кризисы, усталый мозг, куча навалившихся проблем, одиночество. Все бывает, и по большому счету может случиться с каждым, мы все не машины. Я не акцентировала внимания. Иногда ее письма казались мне странными. Очень умными, талантливыми, но было в них что-то не от мира сего. Но я знала, она пишет их ночами, а ночью наша психика пребывает в особом, пограничном состоянии, когда все обострено и границы размыты. Не зря же мать-природа побеспокоилась, чтобы ночью мы крепко спали. Я даже, помнится, показывала их моей уверенно стоящей на земле Арине. Она успокоила меня: нет, вроде не заумь, моя подруга Т. тоже такие пишет.
Ладно, я успокоилась.
Я до сих пор склонна считать, что в момент написания последнего письма Вера пребывала не совсем в здравом уме, обвиняя меня в абсурдных вещах. А вы уже знаете, как я реагирую, когда меня обвиняют в том, чего не было. Значит, таким чудовищем, грубым и бездушным она меня видела в тот момент. Или всегда? Жаль. Я себя вижу по-другому. Кто из нас прав? Все и никто. В чем истина?
Уже и Иисусу задавали этот вопрос. Он, кстати, промолчал.