— Было бы хорошо, если бы болезней на свете совсем не было,— деловито ответил доктор.
Пожилой врач, с черной бородкой, в очках, открыл свой чемоданчик и поставил мне градусник. Потом достал резиновую трубку и начал меня прослушивать. Вначале велел не дышать, а затем — напротив — дышать глубоко. Я закашлялся. Доктор простучал мою грудь и спину пальцами, вздохнул и как-то печально сказал:
— Н-да, молодой человек, у вас воспаление легких! Где это вы так застудились?
— Господи! — ахнула мать.— Не чаяла, не гадала. И школу теперь пропустит. Что делать-то, доктор?
— Лекарство дадим, уколы сделаем… и выздоровеет! — спокойно ответил доктор, будто у меня была пустячная простуда.
«Какой странный доктор. Только бы ему колоть… — беспокойно подумал я.— Без уколов нельзя что ли вылечить? Лучше самое горькое лекарство пить…»
— Так, так… — сказал доктор и пересел к Керкусю. — Посмотрим, что здесь…
Керкусь заворочался под одеялом. Он, оказывается, уже не спал. Должно быть, шум его разбудил.
— Ну, дружочек, на что жалуемся? — также весело обратился к нему доктор. И потрогал Керкусю лоб, руки.— Давно заболел?
Мама объяснила. Доктор почесал бородку, еще раз потрогал лоб Керкуся.
— Так, так. Что же у тебя болит? — снова спросил он.
Керкусь, как мне показалось, смущенно отвел глаза.
— Все болит! — буркнул он.
Все? — весело удивился доктор. Он вдруг наклонился к Керкусю и спросил шепотом.— И мизинцы болят?
— Мизинцы? — растерялся Керкусь, но потом, поглядев на вытянутые пальцы, вздохнул.— Болят. Очень болят. Даже каждый волосок на голове болит, будто струны у гуслей дрожат.
— Так, так,— задумчиво повторил доктор, глядя на Керкуся.— Интересно. Что же это за болезнь? Наверное, что-то серьезное. А ну, братец, покажи горло!
— А у меня… это… Рот не открывается! — объявил Керкусь.
— Как не открывается? Ты же со мной разговариваешь? — удивился доктор.
— Только чтобы слово выпустить,— пояснил Керкусь.— А шире — не могу!
— Вот оно что! — понимающе кивнул доктор.— Мешает что-нибудь?
— Мешают,— ответил Керкусь, испуганно глядя то на меня, то на доктора.— Ланды.
— Что? Что?
— Ла-ан-ды! — по слогам произнес Керкусь.
— Может, гланды? — переспросил доктор.— Какие у нас в медицине водятся.
— Может быть,— все еще не сдавался Керкусь.— Мне все равно… Болячка не стоит того, чтобы ее правильно называли.
Все же, как не упрямился Керкусь, доктор его осмотрел. И в горло заглянул, сунув в рот чайную ложечку.
— Н-да,— озабоченно сказал доктор, вставая.— Оказывается, серьезная штука у тебя, молодой человек. Снимай рубашку! Снимай, снимай!
Керкусь понял, что сопротивляться бесполезно и подчинился. Доктор еще раз прослушал его, велел одеться и, больше не сказав ни слова, вышел с мамой на кухню. Там они о чем-то пошептались. Потом доктор вернулся, открыл свой чемоданчик и начал выкладывать его содержимое на стол.
— Вот что, дружок,— сказал он Керкусю.— Очень мне тебя жалко, но придется сделать укол.
Керкусь подскочил на постели, как ужаленный.
— А-а… без укола обойтись нельзя?!
— Никак нельзя! — развел доктор руками.— Медицина! Ничего не попишешь. Крепись! Раз заболел — значит, будь готов к лечению. Нужен укол!
Керкусь испуганно поглядел на маму, на меня, но промолчал. С тоскливым взглядом задрал рубашку. Признаться, услыхав про уколы, я тоже не на шутку струсил. Попробуй потерпи, когда тебя ткнут толстой металлической иголкой в спину!
К тому же доктор выбрал иглу толщиной, наверное, с шило и решительно направился к Керкусю. Тот от страха сунул голову под подушку.
— Э-э, какой же ты трусливый, дружок! — засмеялся доктор. Они переглянулись с мамой и улыбнулись.
— Если не сделать эту прививку сейчас,— сказал доктор, подняв высоко шприц,— то придется проводить курс лечения в тридцать уколов! А потому наберись мужества. Завтра я проверю твое состояние и решу: надо ли продолжать лечение или нет…
Керкусь, с ужасом посмотрев на иголку, перевернулся, на живот, закрыл глаза и тихонько заскулил:
— Ой, ма-ма!..
Я невольно вздрогнул: ох, уж эти уколы! Кто их только придумал! Его самого бы сто раз кольнуть, тогда он понял почем фунт лиха!
Очередь дошла и до меня. Я, хотя и почувствовал боль, но перенес ее легче, чем Керкусь. Я же мужчина, а не какая-нибудь козявка.
Как только ушел доктор, Керкусь тут же вокочил с постели.