— Значит, покатались,— усмехнулся я.— Теперь двадцать верст пешком топай!
Симуш сидел на траве, уныло покусывая травинку. Но так и вскинулся, услыхав мои слова:
— А кто? Кто все это придумал? Давай, а то пожалеешь?!.— передразнил он меня.— Первый и полез! А теперь виноватых ищешь! Любишь кататься люби и саночки возить! Так-то…
Я махнул рукой и двинулся по дороге. Симуш плелся сзади и продолжал ожесточенно меня ругать. Но я на него не сердился. В конце концов, с кем не бывает? Я знал, что он отходчив и долго зла не держит. Так и случилось. Поравнявшись со мной, он зашагал рядом и иногда искоса, виновато поглядывал на меня. Мысль об оставшихся без присмотра коровах подстегивала, и я все ускорял шаг…
К Красному Яру мы приплелись к заходу солнца. Конечно, ни коров, ни даже заячьего хвостика мы там не нашли. Пыльные и усталые повалились на траву, не зная, что предпринять дальше. Отдохнув, Симуш сбегал, обследовал ближнее поле, но не нашел никаких следов. Идти домой мы боялись. Но голод тоже давал о себе знать. Хлеб, молоко и яйца мы уплели еще до отлета. Не ночевать же в овраге… Хоть и лето, но по ночам свежо. Эх, и натворили же мы!.. Знал бы, сидел бы на дне оврага и держался за хвост коровы.
— Что будем делать? — опросил я Симуша.
— Домой надо идти,— решительно заявил Симуш.—А то — ни нас, ни коров! Всполошим всю деревню. Еще хуже будет!
— Верно,— согласился я.— Айда домой! Может, на первый раз и не накажут? Будь что будет!
— Главное — коров найти,— вздохнул Симуш.
На улице нам повстречался Керкусь:
— Эй, где вы шляетесь до сих пор?! — весело закричал он тут же.— Коровы давно дома, дед Степан пригнал. А вас, вон, нет и нет. Ужин стынет, спешите быстрее!
Узнав о том, что коровы пришли домой, мы почувствовали облегчение, словно тяжелую ношу с плеч сбросили. Черные тучи, что собирались над нашими головами, развеялись сами по себе. Мы радостно переглянулись и, как зайцы, сорвались с места: Симуш — к себе домой, я — к себе. Откуда только сила взялась!
Родной дом, запах вкусного ужина в тот вечер мне показались дороже всего на свете.
На рыбалке
Огорченные тем, что все у нас в жизни не ладится, мы с Симушом надумали удивить всех. Решили заодно два дела делать: и коров пасти, и рыбу удить. Пусть наши родители знают, на что мы способны!
В это утро я встал рано-рано, взяв удилища и, ведя на поводу Милушу, направился к Паварнинскому пруду. «Нарыбачусь всласть покуда не явится Симуш, половлю…» — думал я про себя, убыстряя ход и торопя корову. Ловить рыбу вместе с Симушом — это тебе, брат, не репу с грядки драть. Лишь чуть-чуть поведет поплавок — друг начнет кричать, топать ногами, и от его воплей рыбы прочь уходят. Или он в рыбацком деле абсолютно не смыслит и не знает, что рыбы шума не любят, либо нарочно отваживает окуней и плотвы от моей удочки. Как бы там ни было, ты хоть лопни-тресни — и слушать не хочет. Ноль внимания! Возмущенный, я ухожу подальше от него, в сторонку. На тихом месте снова закидываю удочки и слежу за Поплавками. Только увидишь первую поклевку и быстро-быстро вздрогнет сердце, только не мигая уставишься на малюсенький поплавок-щепочку, вокруг которой бегут мелкие круги, только наклонишься вперед всем телом, готовясь подсечь, он тут как тут подлетает и, заметив дрожащий поплавок, начинает орать, краснея как рак, брошенный в кипяток:
— Дергай быстрее, дергай! Чего стоишь, как пугало!
И клев от его крика немедленно прекращается. Дергай, не дергай удочку — бесполезно. И какой дьявол несет Симуша в этот момент! Так бы и треснул его удилищем по спине!
В нашей деревне — два больших пруда. Один — в саду, другой — в Паварне. В колхозный сад, конечно, с коровой не пойдешь, туда и близко дед Степан не подпустит. А Паварнинский пруд — в верстах двух от села. Нужно только пересечь сумрачный лес. Рассказывают, что Паварнинский лес когда-то сгорел от молнии, и на его месте долгое время даже трава не росла. Но в последующие годы земля собралась с силами, покрылась мелкой травой и постепенно заросла елями, соснами, нежными березами.
В те годы глубокий лог посреди леса колхоз перегородил земляной плотиной. Собрались в нем паводковые воды, образовался пруд. Пустили туда мальков карасей и сазанов. По берегу распушился, расцвел лес. И Паварнинский пруд облюбовали заядлые рыболовы. Даже в самые жаркие летние дни он не пересыхал. Плотина и берег поросли зеленым дерном, а развесистые ели и молодые осинки надежно укрывали воду от палящих лучей солнца. За прудом расстилалась вольготная щедрая пойма. Богатейшие места для сенокоса! Коров туда пускать не разрешалось. Пасли их на другой стороне, в особо отведенных местах — на лесных прогалинах и просеках. За сенокосными лугами наблюдал и отвечал перед колхозом дядя Мигусь, тамошний лесник.