Мой лицедейский опыт в общении с источником «Хоху — не хоху!» не приносит облегчения.
Мой подхалимаж, порой чрезмерный, выходит мне боком.
«— Я не говорил, что у меня клаустрофобия?»
«— А я не говорил, что мне плевать?»
Можно, конечно, выписать шалабан.
Но я не хочу.
P.S. Рядом с моим Даньком, венцом творения, я часто чувствую себя ничтожеством, напрочь лишенным обаяния. Купи!
Моя юная армия очень трепетно относится к деньгам. Но сначала про то, как этот травящий нам жизнь элемент появился в их сознании.
(Этот текст, скажу сразу, для тех, кто не различает слов «продать» и «купить» и не очень их вообще любит; для тех, кто готов при звуке этого слова, разрушающего рассудок, сорваться куда-то в область неприличных междометий.)
До момента практического понимания их (денег) важности я был со старшей Дарьей идиотом и, толкая речи вроде «Деньги — крупнейший источник добра, но и зла», полагал себя крупнейшим источником познания жизни для своего дитя.
Вспомните себя: как вы перекодировали на детский язык это жестокое слово? Тоже кубарем катились с вершины своего ложного всезнайства?
ВСЕ мои дети к двум годам знали, что такое есть деньги; я не уверен, но, быть может, причина крылась в биохимическом факторе. Мои грузинчики до поры не говорили: «Доброе утро!» и «Мне приснилось то-то и то-то», они начинали с: «Купишь машинку?» Или — в случае с леди — шоколадку. После этих ритуальных триз день считался официально открытым.
Но каждый ребенок, а тем более мой — это ходячий сплав благих намерений и дурных привычек. Рано или поздно в ответ на «Доброе утро!» ты получишь «Купи!», и в голове твоей заиграет генсбургская песенка «Реквием по мудаку».
А ты молчишь. И становится ясно, что молчать придется долго. Вечность. На самом деле, это не странно, это нормально. Они тебе: «Купи!», а ты к ним — раздражает! — с политесом. Потом они выходят завтракать и можно услышать бурчание: «Спасибо. И тебе доброе утро, пап».
Вот такими они — еще сентиментальные, но уже прагматичные! — возвращаются в мир, который целуется с деньгами. Возвращаются, безумно ищущими денег, к нам.
Не докучая моралью строгой, надо помнить, что материальный вопрос будет возникать при каждом вздохе; ответ «нет» принимается с надутыми губами и холодной рожицей.
Именно летом они в три часа пополудни захотят бенгальский огонь, и вон те ботиночки, и вон тот автомат, и ту Золушку с потерянными глазищами.
Вам непросто будет уговорить отложить покупку, и цицеронство с нравственным стержнем здесь ни при чем; кассиры в магазине будут оккупированы, и «детства чистые глазенки» тебя обезоружат ясным, прицельным светом.
И когда они теряют экономическую девственность, вам хана.
Это как революция. Вы-то небось думали, что у детей нормальные ценности, а тут «купи» и еще раз «купи-и-и-и-и-и!». Фреску не намалюешь, лекция о земле и свободе не сгодится, надо разговаривать. Или взять, как я, в дорогу, в полный и безутешный рабочий день, тогда все «купи-и!» отпадут с истерикой и притоптыванием. Останутся «пожалуйста» и «если можно».
P.S. Каково?! Низкий папаша про высоких детей.
Трепач
Лично я всегда считал, что миг на вершине Виктор Пелевин уже пережил и мастерски скрывает разразившуюся сразу после личную преисподнюю.
Прежде ВП относился к человеку с иронией, с годами ирония перешла в сарказм, а теперь сарказм граничит с презрением.
Но ВП знает: чем гаже — тем лучше. Чем мерзче — тем больше поводов с пугающим хладнокровием, приправленным ухмылкой, спеть: «Луна убывает — такое бывает».
Чтобы терпеть нестерпимо муторную прозу ВП последних лет, надо иметь мощный противовес в виде прочной иронии, прочнее авторской.
Это ВП предтеча снисходительной и брезгливой матери вести диалог, этот величайший и вместе легкопроницаемый жулик, причем с оговоркой разговор ни о чем. Вы почитайте блогосферу: это ж сумеречная зона, где людей ведет не благородный порыв, а желание спешного, дешевого самоутверждения за счет многозначительной метафизической трепотни.
Я алармист, паникер, и когда моих маленьких ведут качаться на качелях, я жду неприятностей и ору, чтоб — никаких качелей!
Я их ужасно боюсь, этих качелей (не детей, конечно). Я нахожу их странным развлечением.
А уж когда они с упоением начинают рассказывать, как взмывали в небеса, я прощаюсь с сердцем, шепча: «Бог Небесный, как отучить моих детей от качельного ужаса?!»