В свободе выбора всегда имеется противоположение. Чтобы найти выход из свободы выбора, надо различать определённое и неопределённое противоположение и отрицание. В логике это различие проведено ещё Аристотелем: контрарное и контрадикторное отрицание. Позже логики открыли бесконечные суждения. Они упоминаются ещё в таблице суждений Канта. Но он неправильно соединил их с категорией ограничения. Логики, хотя и открыли бесконечные суждения, но воспользоваться ими не сумели. После Канта они вообще не упоминаются. Бесконечное суждение это то, что я называю неопределенным отрицанием: контрадикторное отрицание, понимаемое не только логически, но и онтологически. Это отрицание не одного из двух противополагаемых членов в свободе выбора, но самого противоположения, а тем самым и свободы выбора. В религиозном отношении это совершает каждый верующий в молитве, в отречении, в деятельной любви, то есть в ноуменальной, не естественной, а освящённой верой.
В чём различие естественной и ноуменальной любви или естественного и ноуменального отношения?
Каждый человек сознательно или бессознательно чувствует различие двух миров. Это различие не пространственное, как будто бы один мир на земле, а другой на небе, и не временное, как будто бы один мир существует для меня до определенного момента времени, когда я умру, а другой начнется с того момента, когда я умру,— наступит после моей смерти. “До” и “после” — категории времени и во времени, вечность или вечная жизнь — неопределенное отрицание времени. Различие двух миров определяется различием временного и вечного, относительного и абсолютного, греха и святости, человеческого и Божьего. Это различие человек ощущает не потом, а именно сейчас, хотя большей частью не понимает и не сознает. Если бы у человека не было ощущения абсолютного, он не мог бы и шагу ступить. Если человек говорит: “завтра я сделаю то-то и то-то”, то он верит, что наступит “завтра”, что не будет никакой катастрофы, и что он сможет осуществить то, что намерен осуществить. Большей частью человек ошибается: то, что он сам намерен осуществить и сам осуществляет в свободе выбора, приводит к результатам, которых он не предвидел, и дело его рук рушится. Но бессознательное ощущение абсолютности у него есть. Сколько раз, пытаясь лбом разбить стену, он разбивает себе свой лоб и все же верит, что в конце концов он разобьет стену. Его желание суетно и относительно, но вера в возможность осуществления своего желания своими руками абсолютна. Только он переносит абсолютное на самого себя, верит не в абсолютное, то есть в Бога, а в себя самого, или лучше: верит не Богу, а себе, тогда дело его рук рушится. Но даже и в этой вере заключен элемент абсолютного.
Апостол Павел говорит: “Пребывают сии три: вера, надежда и любовь, но любовь из них больше” (1 Кор. 13, 13). Но о какой любви он говорит? О любви, освященной верой.
Если два мира, о которых я говорил и которые человек ощущает сейчас в своей душе, назвать просто “это” и “то”, или “здесь” и “там”, то вера — трансцендентальный принцип истинной жизни, его априори, вера — подарок мне от Бога; а любовь, и там и здесь, общая основа “того” и “этого”. Но здесь любовь, не освещенная верой, — естественная, такая же, как у животных; все равно, семейная ли, родственная, сословная, национальная или космополитическая — сентиментальность, чувствительность, альтруизм — в конце концов это эгоизм — личный, семейный, сословный, классовый, национальный, или космополитический — гуманизм.
В любви, освященной верой (то есть ноуменальной), участники ее могут и не сознавать, что она освящена верой, могут даже не знать, что они верят в Бога, потому что Он освящает любовь, и все же верить. “Не всякий говорящий:
Господи, Господи, войдет в Царствие Небесное” (Мф. 7, 21), но также и не всякий говорящий: Господи, Господи, не войдет в Царствие Небесное. По глупости он может отрицать Бога, а на самом деле верит только Ему.