И он, протягивая Аркадию Семеновичу стакан кипяченой воды, широко улыбнулся из зеркала не только всеми тридцатью двумя зубами, но и серпообразно перерезанной глоткой.
Мария Тернова.Охота к перемене мест
Если бы в то погожее утро, девятого марта, Васе Лихолетову сказали: «Васька, тебя расстреляют, если ты не откроешь глаз», ответа не последовало бы. Как именно отвечать на бестактное заявление, Лихолетов не знал, поскольку не читал из принципа и не имел ни малейшего представления о великом романе. Да и не мог Вася ответить, он даже храпеть был не в силах. Лишь слегка посвистывал заложенным носом, да из открытого рта порой доносилось шуршание – это пытался ворочаться язык, пересохший после вчерашнего до состояния наждака. И ничто не тревожило Василия: ни солнце, беззастенчиво подсматривающее в щель между пыльными шторами, ни перфоратор соседа, занятого нескончаемым ремонтом, ни запах недоеденной вчера квашеной капусты, которая под конец веселья служила пепельницей. Так что наш герой был просто-напросто неспособен услышать об угрозе расстрела. Сон мертвецки пьяного человека глубже любого обморока, и внешними раздражителями прервать его весьма и весьма затруднительно.
Очнулся Вася, когда было уже далеко за полдень. Солнце ушло заглядывать в другие окна, и комнату наполнял щадящий полумрак. Любоваться в берлоге было все равно нечем, а яркого света ее хозяин сейчас не пережил бы. С хриплым стоном страдалец кое-как перевернулся на бок и, не разлепляя заплывших глаз, пошарил рукой по полу. Дежурная кружка воды нашлась далеко не сразу. Свесив голову с видавшей виды тахты, Вася благоговейно припал к щербатому краю кружки. Вода – не пиво, но хоть какое-то облегчение. А оставлять что-то на опохмел души у Лихолетова никогда не получалось.
– Дай глотнуть! – сипло донеслось из-за спины, и Вася вздрогнул, расплескав драгоценную влагу.
Он осторожно поставил кружку на затоптанный линолеум и оглянулся. Рыхлое тело, разметавшееся почти на всю ширину тахты, принадлежало скорее женщине, чем мужчине, но по голосу и одутловатому лицу вряд ли кому удалось бы с уверенностью определить пол этого создания.
– Да пошла ты! – буркнул Вася. – Из-под крана попьешь. Самому мало.
Делиться с какой-то… Еще чего! Он уронил голову на скомканную подушку и пихнул соседку ногой:
– Подвинься. Развалилась тут!
Но разве хоть кто-то из них даст человеку спокойно отдохнуть? Женщина принялась с ворчанием гнездиться поудобнее, быстро доведя Васю до бешенства. Пришлось вставать и, невзирая на бурные протесты, пинками выпроваживать гостью восвояси. А затем еще собирать ее одежду, разбросанную по полу, и отправлять вослед владелице, которая наотрез отказалась уходить в одной рваной комбинации.
Была тетка горластой, довольно сильной и утомила Васю необычайно. Он прислонился спиной к двери, в которую снаружи продолжала колотиться настырная подруга, и немного перевел дух. Нетушки! Больше с такими трупердами не якшаемся. Последнее здоровье пошатнется напрочь. И вообще, с мужиками пить как-то привычнее. Отметил, называется, женский день, мать его…
– Отдай пальто, козел! Пальто и сумку верни! Гнида ты последняя, а не мужик! – неслись из-за двери вопли, щедро сдобренные матом.
Кое-как справившись с дурнотой, Вася рявкнул в ответ:
– Лови под окном свое барахло! Да поживее, а то кто-нибудь позарится! – Очень ему не хотелось еще раз открывать дверь.
Отборная ругань и топот постепенно стихли – горлопанка метнулась вниз по лестнице. Вася зажег в прихожей свет и сорвал с крючка задрипанное пальто с пожелтевшим песцовым воротником. Под вешалкой нашелся незнакомый баул, набитый, судя по весу, кирпичами. Пройдя на кухню, Василий распахнул окно. Тремя этажами ниже, у подъезда, продолжала бесноваться эта чертова кукла, будя в соседях и прохожих нездоровое любопытство. Имущество скандалистки благополучно полетело за борт, к владелице, а Вася поспешил отгородиться от внешнего мира давно не мытым стеклом. Ну и колотун на дворе! Весна называется.
Он высосал из носика чайника позавчерашнюю заварку и поплелся досыпать, ежась от холода и подтягивая постоянно сползающие трусы. Споткнулся о валяющийся посреди прихожей тапок и вдруг замер, ухватившись рукой за косяк. В комнате кто-то ходил. Вася осторожно проверил задвижку на входной двери – закрыто. Шаги стихли. Померещилось? А это что за…
Лихолетов подошел к зеркалу и уставился в его мутные глубины, не находя там себя. Здравствуй, белочка! Вот ты и пришла. Еще во время давешней возни в прихожей ему почудилось что-то странное, но тогда было не до того, чтобы вникать. Теперь, хоть жестокое похмелье не спешило разжимать объятия, легкомысленно отмахнуться и забыть не получалось. Проведя трясущейся пятерней по стеклу, Вася тупо изучил испачканные пылью пальцы и пять неровных полос на поверхности зеркала.
В общем, все хорошо видно: вешалка, шкаф, табуретка, голая лампочка под потолком… Картинка двоится, но это как раз не удивительно. Только безлюдная почему-то картинка. Кто у нас в зеркалах-то не отражается? Ну ведь смотрели же с Пашкой и Витьком кино. Про этих… Которые, как укусят, – кирдык. А половым путем оно передается? Выпровоженная только что лахудра вроде не кусалась…
Снова послышались шаги – аккуратные, почти бесшумные, – и Вася повернул на звук голову, с трудом оторвав расфокусированный взгляд от зеркала. В дверном проеме нарисовался и стал медленно приближаться лохматый, мосластый и жилистый мужик, одетый лишь в полосатые семейники. Шаг, другой, третий… Остановился, исподлобья сверля Васю колючими буравчиками цвета черного кофе. Именно эту угрюмую физиономию Лихолетов привык видеть во время редкого бритья. Видеть, но не замечать: его давно не устраивали показания зеркал. Слишком много претензий, но предъявлять их было как-то некому, поэтому оставалось одно – игнорировать.
– Т-ты… Ты? – выдавил Вася, попятившись. Пластилиновые ноги отказывались держать ставшее слишком тяжелым и неуклюжим тело.
– Я-я, натюрлих! – мерзким голосом прогавкал мужик, оскалив неровные зубы. – Все-таки я достал тебя, сука. Пшел на место!
Похоже, он провел апперкот. В челюсть. Последним, что услышал Вася, был звон бьющегося стекла. Или все же голова раскололась?..
Далеко не первый в жизни Лихолетова нокаут оказался, пожалуй, самым коротким. Неведомая сила выдернула потерпевшего из небытия и подтянула к небольшому светлому окошку, из которого на него свирепо глянул обидчик.
– Вот там и сиди, – хмыкнул он, и Вася с ужасом понял, что послушно повторяет все движения этого неприятного типа, вот только рот разевает беззвучно. – До чего докатился, чмо! Полюбуйся! – продолжал зло сплевывать слова мужик, находящийся по ту сторону окошка, совсем близко. – Полюбуйся, до чего ты нас довел! Урод недоделанный, ошибка природы! Как ты вообще стал ведущим, чучело? Васька, Васек… Тьфу! Ты-то Васька, а я – Василий Романович! Можно просто – Базилевс.
Мужик намазал щеки и подбородок пеной, и Лихолетов наконец-то понял, что тот смотрится в зеркало, висящее в ванной. Ну да, все верно. Вон за спиной у этого гада сушилка для полотенец, а на ней скорчились три последних носка.
Это что же получается? Сам-то он теперь где? Клочки мыслей разлетались, даже не пытаясь выстроиться по порядку. Повиснув в пустоте и невесомости, Вася не чувствовал собственного тела. Не было у него теперь ни туловища, ни головы. Ни-че-го. Даже челюсть не болела. И похмелье куда-то испарилось, вот что самое-то дикое.
Двойник говорил и говорил, но злые, колючие слова горохом отскакивали от скорлупы отчаяния, не причиняя Васе боли. Все эти проповеди он слышал даже не сотни – тысячи раз. И от матери, царствие ей небесное. И от жены, которую он – да-да! – самолично клювом прощелкал, как считают некоторые. Да хороша жена, черт подери, которую так легко прощелкать! Правильного ей подавай. Ищи, овца, себе правильного, и он, глядишь, со временем найдется! А вот попробуй-ка отыскать выход из ниоткуда. Попробуй! Выхода-то и нет. Не шевельнуться по собственной воле, не крикнуть, не вздохнуть. Засада. И не поможет никто.