Меры предосторожности.
Первые сутки спровоцированных им военно-судебных действий не принесли явной победы ни одной из сторон. Валерий на экранах видел графики поданных исков, встречных исков, вынесенных судебных запретов и прочих юридических действий. Сами по себе они были дорогостоящими, но прямого ущерба нанести не могли. Обе стороны пытались парализовать охранные структуры соперников и принудить их к все более серьезным закупкам новых средств обороны.
Обвиняли, понятно, в экологической вредности, в аморальности, в косвенных попытках неуплаты налогов (недоказанное обвинение в прямой неуплате падало на доносчика). Туго шли гражданские иски по шпионажу в пользу внеземных цивилизаций – стороны подали их практически одновременно.
Людям почти уже и не требовалось вмешиваться в работу прокурорских, адвокатских и общеюридических программ. Диспуты шли по ту сторону логики и за пределами человеческого мышления. Лепта, которую внес иск Валерия Игнатьевича Олефира, поданный в союзе с некоей критикессой, практически ничего не могла изменить.
В дополнение к искам шли диверсии.
Здесь люди тоже были вроде как ни при чем. Они лишь выпускали джиннов: одни комплексы механизмов конструировали другие, те – третьи, все это переоформлялось на новых владельцев, пока конец цепочки не терял всякую юридическую и конструкционную связь с исходными звеньями. Тогда механизмы ползли убивать своих противников. Или летели. Могли просто катиться. Главное, чтобы враждебные действия направлялись только на указанные мишени.
А то нагрянет инспекция преображенных – тех оцифрованных людских сознаний, которые имеют в государстве реальную власть и для которых разборки каких-то там обманников все равно что собачий лай. Война закончится, останется одна общественная терапия.
Особую пикантность всему конфликту придавало расположение сторон. Обе группировки жили в одном большом агломерате зданий, да еще с общим экологическим циклом. Это все до ужаса напоминало ранее Средневековье в Колизее – две суверенные деревни, которые существовали в разных концах трибун и враждовали по лилипутским поводам.
Олефир, не вылезая из виртуальности, азартно наблюдал за процессом. К нему тоже могли нагрянуть какие-нибудь электронные стрекозы и занести фиолетовую наноплесень. По счастью, он жил за три квартала от воюющего агломерата, в такую даль экспедицию могли отправить только по очень серьезному поводу.
Стороны испробовали вирусы, паразитов плюс небольших прыгучих роботов, смахивавших на тушканчиков. Меньше чем за сутки поменялись стратегия, тактика, даже эстетика боевых действий.
Когда обманники смогли замкнуть водопровод, да так, что он потреблял столько же энергии, сколько и раньше, а воду не выдавал, Валерий понял, что кризис наступит вовремя и еще – что в одиночку ему не справиться. Слишком быстро росла стоимость транзакций свежих идей, это тянуло за собой перепроверку сторонами всех вероятностных линий. Он не сможет одновременно быть в двух местах, а малейшее промедление – и другая сторона разведает замысел, сделает выводы.
Нужен был двойник. Следующий клон, запасной, который уже вызрел в коконе. Необходимо было только загрузить в него последнюю копию себя. В этом решении чувствовался запах мертвечины, в нем сквозил фатум, отчаяние и гнилая неизбежность. Вот чем закачивается солнечный оптимизм первых часов новой жизни – чеканным словом «надо» и очередной могилой.
Валерий сосредоточился и мысленно вызвал «старшего брата».
Олефир трехдневной свежести – всего-то времени прошло с посещения его личного колумбария – осторожно проходил все ступени охраны обманников. При нем не было ничего электронного или механического. Проверяли его и на предмет биологических подлостей, однако сканеры не засекали новые цепочки нейронов в мозгу и вообще усовершенствование нервной системы.
Ждали вирусов или модифицированных насекомых. Ну, в крайнем случае, ядовитой слюны.
Валерий прошел последнюю прозрачную кабинку в череде других, тонкие осьминожьи щупальца выпустили его. Перед ним открылось начало длинного изгибающегося коридора. Еще бы сутки назад он поразился той продуманной, филигранной эстетичности здешнего дизайна, когда и очертания, и фактура, и свет, и все возможные смыслы предметов укладывались в одну фразу: «Добро пожаловать!» – причем произнесенную без лишней помпы, без навязчивости или лести. Людей просто приглашали пройти дальше.
Сейчас Олефир мог поймать пределы этой гармонии, вычислить ход мысли авторов.
Только вот на лице и в мыслях по-прежнему надо было поддерживать восхищение, пусть и не горящее, не истовое, но заметное.
Коридор серый, коридор черно-красный, мраморная лестница. Чем дальше, тем больше вокруг голограмм. Иллюзии заменили букеты цветов, а потом и вазы, в которых эти букеты стояли. Отделка стен, паркет, росписи на потолке – все это становилось обманом. В уме посетителя горела иная, более правдивая картинка, однако Валерий понимал и другое: даже голый железобетонный коридор местные проектировщики сделали вполне гармоничным, и было в этих пропорциях какое-то очарование функциональной простоты.
Иллюзии, в которых здесь жили люди, потребовали уйти от эстетической прямолинейности. Никаких коконов, здесь их не называли иначе как «саркофагами». Действительность невозможно отменить – ее разрешено только приукрасить. Пышный, даже избыточный декор призрачного убранства – и аскетичная обстановка в реальности. Обманники могли видеть все. Волшебство было в том, что каждый из уровней реальности по-своему оказывался независим – и одновременно они были необходимы друг другу. Эта гармония противоречий скрывала прямую ложь, только не могла изжить ее совсем.
Потому не обманщики, не лжецы, но обманники.
Олефир пришел в большое пространство – парковый уровень. Добропорядочная семейная жизнь, женщины прохаживаются с колясками по каштановым аллеям, мимо носятся стайки детворы. Умиротворение. Здесь пришлось искать правильную скамейку – как раз между бронзовой абстрактной скульптурой (реальный пьедестал напоминал кладбищенскую плиту) и кустом сирени (только начинающим увядать, но еще вполне живым и с настоящим запахом).
Необходимый человек принимал посетителей с меланхолическим выражением лица. Был одет в призрачный франтовской костюм и вполне реальную бумажную пижаму. Газета в его руках была лучше настоящей – изменяла строчки своих текстов, подсказывая хозяину нужные сведения. Если присмотреться, в парке была видна очередь из посетителей, каждый шел своей дорожкой и вроде как совсем в другую сторону, только их настороженно-внимательные взгляды образовывали гибкую структуру… Валерий сообразил, что одновременно рассматривает изображение парка с нескольких камер и заодно прогоняет картинку через аналитические программы. Еще и не такое раскопать можно, да только сейчас не нужно. Надо просто слушать собеседника.
– Знаете, раньше на дорогах бытовало правило – на место смерти водителя вешать венок. Некоторые столбы, которые у сложных перекрестков, говорят, все в таких венках были.
– Намекаете, что я здесь умер?
– Снова попробуешь обмануть, так и умрешь, – в голосе Рогута не слышалось ноток гостеприимства. Ни малейших. А на вид такой легкомысленный джентльмен в канотье с зеленой лентой…
– Венков не надо. От них только пыль, – сесть Валерию не предложили, потому пришлось стоять на гравийной дорожке, сдвинув собственную соломенную шляпу на затылок и не зная, куда деть трость. – У меня разговор по моему иску. Я могу отменить его. Только у меня предложение.
Рогут промолчал, только смотрел на квадратное лицо Валерия.
– Я подсказываю вам, как не проиграть в конфликте.
Здешний начальник засмеялся. Он смялся так тепло и искренне, что даже случайному посетителю стало бы понятно – Рогуту незачем обижаться на людей. Он порядком в них разочаровался и теперь принимал нового посетителя за мелкого жулика. В крайнем случае, за наглого прожектера. А зачем злиться на таких? Достаточно просто выкинуть за порог.