— А ты знаешь, что такое правда? — спросил Олег. Горячность Бранки позабавила его и в то же время он чувствовал, как выросло его уважение к этой девчонке. — Знаешь?
— Конечно, знаю, — решительно кивнула — так же, как только что взмахивала кулаком — Бранка.
— Что? — коварно спросил Олег, готовый пуститься в рассуждения о том, что правд много, с какой стороны взглянуть… Но Бранка только немного растерянно сказала:
— Понимаешь, Вольг… если кто этого не понимает, не видит — ему и не расскажешь, и не объяснишь. Как слепому с рожденья рассказать про солнце? А зрячему выколи глаза, брось в поруб — так он всё одно знать будет, какое оно есть!
Теперь растерялся Олег. Сказанное Бранкой — не аргумент. Но… но крепче любого аргумента. Всё-таки он сказал:
— Знаешь, у нас говорят, что, если хочешь видеть правду и справедливо поступать — надо смотреть сразу с обеих сторон.
— А глаза не разьедутся — с обеих сторон смотреть? — грустно спросила Бранка. — Ты, Вольг, так не говори. Не думай даже… У вас, может, так и сходит. А у нас оглянуться не успеешь, как душу запродашь…
— Дьяволу? — пошутил Олег. Бранка улыбнулась невесело:
— Это которого христовы волхвы выдумали?. Нет, к чему? Данванам. Это ж их наука — мол, нету на свете ни добра, ни зла, а верней — нужны они друг другу, чтоб равновесие в мире было… А раз равновесны — так и равны. А коли равны — так и равноценны. А коли равноценны — так одинаковы. А коли одинаковы, так зачем, стать, добро защищать? Лучше злу поклониться, под боком у него пригреться, да и не заботиться ни о чём.
— Ну ты говоришь… — удивлённо смерил Бранку взглядом Олег. Та вдруг покраснела сквозь загар, сконфуженно спрятала нос в косу — у мальчишки словно лампочка зажглась где-то в груди. А Бранка смущённо ответила:
— Не со своего ума говорю… Про огонь божий у нас любой бесштанный знает, коли этому не учить, так чему ж? А про то, как данваны живут и учат, да куда их ученье ведёт — это Йерикки слова.
— Кто такая эта Йерикка? — поинтересовался Олег.
— Не такая, а такой. Парень это, ровесник тебе и мне… Он…
Бранка хотела что-то ещё объяснить, но не успела. Вся подобралась вдруг, раздула ноздри и присела в папоротник. Самострел, будто живой, скользнул спуском ей в руку. Олег, ничего не спрашивая, опустился рядом, глазами уточнил: «Что?» Ответом был тревожный взгляд и тихие слова:
— С полночи ветер нехороший. Кровью пахнет. Железом…
Олег добросовестно принюхался. Ветер пахнул всё тем же морем… и…
И был ещё какой-то запах. От которого, пусть и неузнаваемого, еле заметного, сами собой противно шевелились волоски на запястьях.
— Й-ой, в беду кто-то попал… — шептала Бранка, кусая губы так, что оставались белые вмятинки. — Как бы не из наших кто…
Олег глубоко, как мог, но тихо вздохнул. И, достав револьвер, взвёл большим пальцем курок:
— Пошли.
Убитых хангаров было много. Так много, что их количество стирало ужас, который должен был возникнуть при виде такого множества изувеченных мёртвых тел. Какая-то жуткая сила отсекала хангарам руки и ноги, разрубала до пояса вместе со стальной чешуёй доспехов, разваливала груди и спины… Не меньше двадцати трупов лежало полукругом на небольшой полянке возле гранитной глыбы, алым клыком скалившейся над землёй.