— Ты уезжаешь завтра, — выдохнула она. — Я подумала, что ты можешь и не вернуться. Если ты не вернёшься, я брошусь на нож, мой кэйвинг.
— Почему ты говоришь так? — хмуро спросил Вадомайр, вставая.
— Потому что это правда. Обещай мне вернуться.
— Воин не даёт таких обещаний, — ответил мальчишка. Притронулся рукой к горячему лбу. Сказал по-русски: — Я слишком долго отнимал жизнь.
Эрна поняла — она немного выучила русский, хотя и говорила с сильным акцентом.
— Прахом может стать даже слава, — сказала она. — Если вы проиграете этот бой — некому будет петь о вашей славной гибели.
Вадомайр медленно опустился на колено, и девушка положила ладонь на голову кэйвинга, склонённую перед нею...
...Небо за окнами сделалось алым, как раскалённое железо. Привстав на локте, Эрна рассматривала спящего рядом мужа — тугие мускулы, линии шрамов на коже, плотно сжатые даже во сне губы, откинутая на подушку голова и подрагивающие ресницы... Потом Вадомайр открыл глаза и сел — как будто не спал. Посмотрел на девушку.
— Если я не вернусь, то Дидрихс отвезёт тебя в безопасное место... Там люди, которые мне верны. Ты их не знаешь, но они тебя не оставят. Если... когда у тебя родится сын — ты знаешь, как его вырастить.
Девушка молча склонилась на грудь Вадомайра, положив руки ему на плечи. Вадомайр оттолкнул её:
— Мне пора...
...Уже застёгивая панцирь, кэйвинг вышел на балкон. Толкнул в плечо Дана, стоявшего у перил и смотревшего вниз. Тот встрепенулся:
— Едем?
— Еду, — ответил Вадомайр. — Слушай меня, данван. Там, в комнате, женщина, которую я люблю. Если боги проспят всю битву, и рабы твоих братьев одолеют — ты поможешь Дидрихсу спасти её. Забирай свою Онлид и все вместе... в общем, он знает — куда, но он старик... а у тебя всё ещё лежит тот пистолет, который я тебе отдал. Если ты не сделаешь этого — я встречу тебя на той стороне и сброшу в лёд.
— Не веришь мне? — Дан покривил губы. Вадомайр взял его за плечи и тряхнул:
— Доверяю тебе самое ценное, идиот.
Уезжая в горы во главе дружины, Вадомайр не оглянулся ни разу.
Интерлюдия: «Сказочные деньки» Расползались бухие гости, Догорала свеча. Дух сомненья рычал от злости, Дух познанья молчал. Что ж вы, духи, так тугоухи, Али голос не свой? — Муз не слышно, лишь бляхи-мухи Вьются над головой. Без ума, без огня, без толка Дотлевает зима — Дамы в белом грустят недолго, Но картинно весьма. В душной паузе, в нитях вязких Я завис невесом. Сорок лет. Ожиданье сказки. Полумертвый сезон. Но настанут сказочные деньки, И будут буйны, головы во хмелю. Будут веселы, станут шустрыми Чертики в зеркалах. И шаманы новые Расчехлят гулкие бубны, И настанут Сказочные деньки... Вымутит кровь, не спросивши резуса, Все больней и ясней, Будто бы новой Эндурой порезаться, Познакомиться с ней. Сказка, моя эфемерная спутница, Долгожданная весть, Просто однажды возьмет И сбудется целиком, вся, как есть. Нотой седьмою, седьмою пятницей, Верной строчкой седьмой, Рыжим солнышком вспять Покатится по дороге домой, Солнечными морями над тучами По небесной струне С первыми кораблями летучими Прямо в руки ко мне. Нынче духи мои в ударе, Очи пышут огнем, Уж теперь-то дадим мы гари, Вот с утра и начнем. Сорок лет — это те же двадцать, Дело только в цене: В сорок рваться из резерваций Веселее вдвойне. Весела игра-угадайка: Свой ты или чужой Среди тех, кто едет с Клондайка Без гроша за душой. Словно кошки в ночи мурлычут Дальние дизеля. Сорок лет — ни наград, ни лычек. Что ж, с нуля, так с нуля. [15] * * *Двенадцать кэйвингов привели свои войска на равнину у истоков реки Огон — почти ровный квадрат, зажатый с трёх сторон лесом, а с четвёртой — южной — рекой. Эту равнину хангары называли Улдабиш Батук, а анласы уже успели поименовать просто Ранд — «квадрат». И вот сюда пришли двадцать тысяч ратэстов и больше ста тысяч ополченцев, из которых восемь тысяч — конные.
А с юга уже ползла четырёхсоттысячная орда, в которой было девяносто тысяч латников.
Кэйвинги собрались на берегу реки — с глазу на глаз, под развевающимися баннортами. Дул Норвайу — ветер, несущий анласам победу.
Они стояли без шлемов, в тяжёлых плащах, приставив каждый к ноге обнажённый меч. Почти все молодые. Почти все — уже оставившие в мире грозную славу.
Вадомайр, Синкэ и Увальд держались вместе. Помедлив, к ним подошёл Рэнэхид. Он прибыл чуть ли не позже всех прочих — похудевший, какой-то засыпающий, но по-прежнему весёлый и готовый к бою. Вадомайра так и подмывало спросить — зачем плавал он на юг? Но было не до этого.