Я иду искать... Книга первая. Воля павших

— Догадываюсь, — неохотно ответил Немой. — Ведите давайте.

Запалив от рожка факел, Зоринка пошла впереди. Ломок тащился следом, все бубнил что-то обиженно. Выложенный камнем коридор уводил вниз с еле заметным наклоном.

— Каких людей казнили на площади? — на ходу спросил Немой.

Зоринка передернула плечами под грубой рубахой:

— Не наши, — тихо сказала она. — Стреляли в Капитана. Из самострелов. Глупые…

Немой стиснул зубы. Да, глупые. Он вспомнил, как отлетали от ненавистной брони тяжелые стрелы отца… и как данван подошел почти вплотную и выстрелил.

И он, рожденный в славянской семье, в лесной веске, превратился в хобайна. По крайней мере, так ОНИ думали, не подозревая, что по какому-то странному капризу природы он ЗАПОМНИЛ…

Да, запомнил, хотя больше не помнил ничего из своей прошлой жизни.

Немой стиснул зубы еще сильней и встряхнул головой, выбивая навалившиеся воспоминания. Нет, об этом сейчас нельзя думать.

А в следующий миг стало не до воспоминаний — Немой услышал, как впереди надтреснутый голос повторяет:

— Трук, трук, йа хнесто, йа хнесто… Трук, трук, отфеть хнесто…

— Живой?! — с искренним изумлением выдохнул Немой, даже остановившись.

— Чего ему сделается, — буркнул за спиной Ломок. — Лопатой не прибьешь, нас с тобой переживет…

Но Немой его почти не слушал, потому что они вошли в небольшую комнатку, в которой Немой последний раз был три года назад… и этот же надтреснутый голос тоже звучал здесь, со своим чудным, неистребимым выговором произнося славянские слова.

Тут было совсем светло — горела электрическая лампа. Около установленной на двух сдвинутых вместе столах станции, внутри которой что-то потрескивало и скрежетало, сидел в кресле, обтянутом мягкой кожей, Ялмар Берг, бессменный (и бессмертный, как порой казалось Немому) связист виардхоранских «крамольников». Сухощавый, подтянутый, в черном мундире, на котором во множестве поблескивали непонятные значки, — такой, каким Немой помнил его всегда.

Ялмар Берг появился в городе лет пятьдесят — нет, больше! — назад, когда все еще только начиналось. Рассказывали, что там, откуда он пришел, Ялмар был убийцей и преступником. Но для «крамольников» он оказался настоящим кладом, потому что… потому что дал им связь. Странную, как он сам. Непонятную. Но связь. И надежду.

— Не отвечает? — спросил Немой, сбрасывая плащ.

Ялмар повернул сухое, изрезанное морщинами лицо:

— А, эт-то ты… Пусть Зоринка коворит. Йа попропую снофа… — и, отвернувшись, заговорил в микрофон: — Трук, трук…

— Молчит уже восьмой день, — печально сказала девушка. — Поэтому мы позвали тебя. Надо идти. Помнишь, так уже было, когда он попал в больницу? — Немой кивнул. — Надо хотя бы узнать, что с ним. И где груз…

— Он мог просто умереть, — тихо сказал Немой. И сам ужаснулся своим словам. Если Друг умер… или с ним что-то случилось… тогда они остаются без помощи. Без оружия. Без… Об этом не хотелось думать.

— С чего ему помирать? — недоверчиво спросил Ломок. — Сам же говорил — у них там сила. Как у данванов. Мертвых поднимают!

Пять лет назад серия уколов поставила его на ноги после того, как он получил воспаление легких, провалившись под лед на реке, и с тех пор в нем поселилась твердая уверенность, что помощь они получают на святое дело прямиком из вир-рая, от бога Перуна. Вслух Ломок об этом не говорил, конечно — не горец дикий, горожанин, как-никак! — но легко можно было понять, о чем он НЕ говорит.

— Старость, Ломок, старость, — устало сказал Немой. — Он старый, почти как… — кашлянув, он перебил сам себя.

Но Ялмар насмешливо каркнул:

— Как йа, хотеть сказать?! Этто ферно, старость не попетить. Йа, он мох умирать. Тепе нато итти, Немой. Ты хорошо уметь открыфать канал.

Зоринка уже доставала из сундука у стены одежду. Расстегивая пояс, Немой подумал, что каждый раз боится он этого момента. Каждый раз…

— Хочешь пойти со мной, старик? — задал он уже ставший ритуальным вопрос. До этого его задавал Ялмару Добромир, погибший где-то в лесах — Немой помнил его… Ялмар тоже ответил ритуально:

— Что телать хауптштурмфюрер ЭсЭс ф мир, хде йего зфаний есть рухательстф? Найн! Йа умирать здесь, с мой милий слафянски сфинья…

— Я могу задержаться, — предупредил Немой, критически осматривая каждую вещь, которую Зоринка вынимал из сундука. — Если он и правда… Если его нет, то я попробую найти другую связь.

— Будем верить в лучшее, — твердо сказала девушка.

И никто не услышал, как Ялмар Берг, гауптштурмфюрер СС, негромко сказал по-немецки, отвернувшись к своей странной рации:

— И готовиться к худшему.

РАССКАЗЫВАЕТ ОЛЕГ МАРЫЧЕВ

Только тайна дает нам жизнь. Только тайна.

Гарсиа Лорка

— Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я! Иду! Искать!

Обычно, играя в прятки, эту считалку отбарабанивают поскорее, чтобы можно было мчаться на поиски, а не торчать, как столб, когда все уже попрятались. Но «водившему» мальку — пацану лет 10 — доставляло какое-то удовольствие вопить эти слова. Они звучали у мальчишки четко, раздельно и очень весело, словно он собирался найти не попрятавшихся друзей, а что-то необыкновенное, суперклассное. Так… Отнял ладони от лица, стрельнул по сторонам счастливыми глазищами и помчался куда-то… Беги, беги, мелочь, наслаждайся своими десятью годами, какие у тебя проблемы? Что ты скажешь, когда стукнет четырнадцать? Да еще так стукнет, как мне…

31 мая, в последний день занятий, я шел из школы домой, гордо отсвечивая на всю улицу великолепным фингалом под левым глазом.

Самое обидное было не в фингале даже, а в том, кто мне его поставил. Олег Полосухин, мой тезка, тот самый, который в первом классе прилепил мне неоригинальную, но обидную кликуху «жиртрест».

Кликуха сама по себе была вполне заслуженной. Я, например, стараюсь не смотреть на фотки тех лет — одно расстройство, честное слово. ТАКОГО просто хочется обозвать жиртрестом. Но одно дело — кличка, пусть и обидная, а совсем другое, когда тебя лупят.

А Олег меня лупил. Да еще как! Сдачи ему дать я не мог — просто не умел, да и боялся. Колотить меня ему доставляло удовольствие. Если покопаться в умных вещах вроде «подсознания» и «комплексов», то можно решить, что он колотил меня как раз потому, что мы были тезками, его злило, что такое же имя носит человекообразное бегемотоподобное. Так что понять его было можно.

Но мне от этого было не легче. Что я мог? Жаловаться родителям значило прослыть «стукачом», тогда лучше повеситься — это понимают в первый месяц подготовительного класса. Можно было реветь втихомолку да строить планы грандиозной мести обидчику. И все-таки достал он меня окончательно не кулаками. Просто на переменке причалил к подоконнику с двумя своими приятелями — это было уже в третьем классе — и начали они там что-то нести, вроде даже и не про меня. Потом Олег спросил Сашу Рыльева по кличке Рыло, своего вернейшего «шестерку»: «Санек, а ты рожи смешные показывать умеешь?» — Тот заорал, что а как же, конечно, и Олег его попросил. «Ну покажи». И Сашка со словами: «Гляди, вот!» — ткнул меня в лицо пальцем.

Я убежал с уроков даже без рюкзака. Просто не мог больше. Дома стащил из шкафа деньги (!!!), побежал на рынок и с лотка купил пакет «гербалайфа» — тогда как раз был его бум. Вернулся домой — и…

Неизвестно, успели бы меня откачать или нет, потому что в целях радикального похудения я собирался сожрать пакет целиком. Но тут как раз явился мой фазер. Он тогда только-только ушел из армии и развернулся в авторемонтном бизнесе, отразил несколько «наездов» и счел, что настала пора обратить внимание на семью. Для меня это оказалось удачей. Фактически он застал меня «с занесенным пакетом».