Которое, впрочем, ограничилось несколькими секундами. Даже если Олег и Богдан добровольно согласились бы сыграть роль приманки — не получилось бы лучше. В лучах так и сяк светивших с пола фонарей шагали по стенам тени — причудливо-исковерканные, и из этих теней родился Йерикка. Тогда Олег, испытывая огромное облегчение, сказал с пола:
— У меня есть новости. Выслушаешь?
Вместо ответа Йерикка обнял его и сказал:
— Живой.
Олег потом часто думал, как им повезло, что разведчики хобайнов не доложили о находке сразу — то ли хотели это сделать лично, не полагаясь на связь, то ли ждали, пока соберется весь отряд, то ли еще что — но факт оставался фактом. Но тогда — пока они с Йериккой вдвоем шли коридорами, и Олег еще часто останавливался, не в силах до конца прогнать усталость, а рыжий горец торчал рядом — вежливо молчал, но всем своим видом показывал ерундой занимаемся… так вот, тогда Олег ни о чём не думал. Так бывает — ломишь по дороге много-много часов, и в конце концов даже не остается в голове мыслей кроме одной: сейчас дойду и — все. Олег молчал, когда Йерикка спросил, увидев радужное сияние, что это такое. Молчал, когда Йерикка приглушенно ахнул, войдя в коридор многоцветного огня. И только когда Йерикка обернулся к нему с открытым и перекошенным ртом, с глазами, безумными от надежды и какого-то ужаса — только тогда Олег махнул рукой:
— Входи в любое… только далеко не отходи.
И Йерикка канул за одну из радужных пленок. А Олег сел под стену и закрыл глаза. И не испытывал ни радости, ни удовлетворения, ни гордости, ни восторга — ничего не осталось, сгорело все. Тело словно бы плыло в невесомости, мягко гудело в ушах, и шли на него неясные фигуры, чьи шаги гулко отдавались в коридорах. Одна из фигур наклонилась и коснулась плеча Олега — тогда он разлепил веки и встал, с трудом вспоминая, кто он и где находится. Пришлось уцепиться за выступ стены, чтобы не упасть.
Йерикка плакал. Второй раз в жизни Олег видел на его глазах слезы — первый раз был, когда они готовились умирать над морем на скалах… нет, и тогда не видел, только слышал. Слёзы текли из глаз Йерикки, и он не вытирал их с широко раскрытых, остановившихся глаз. А Олег смотрел на него смущенно и устало и больше всего боялся, что сейчас друг начнет говорить высокие слова…
— Ты спас всех нас, — голос Йерикки звучал не высокопарно, а тихо и потрясённо. — Ты подарил нашему народу новую жизнь… Теперь мы будем жить, потому что к нам вернулся Перун Защитник и спас своих братьев от гибели…
Вот тут Олега тряхнуло конкретно…
— Что? — недоверчиво и хрипло спросил он. — Я не врубился — как ты меня назвал?
— Перун, — просто и уверенно ответил Йерикка и, достав меч, протянул его, держа левой рукой за конец лезвия, Олегу рысеголовой рукоятью вперед. — Перун, ты пришел, и Беда закончится теперь…
— Эрик, — попросил Олег тихо, — пожалуйста, не зови меня так. Мне… страшно.
— Но как тебя называть? — удивился Йерикка. — У тебя больше нет племени — каждое племя будет гордо назвать тебя своим родичем. Везде, где есть славяне, о тебе станут петь былины — о том, как вернулся Перун в образе мальчишки с далекой Земли, и сражался плечом к плечу со своими братьями, и страдал, как они, и получал раны, как они, и их боль была его боль — а потом он спас свой народ, как уже было давно…
— Эрик, — с отчаяньем взмолился Олег, — не надо, ты сейчас чужой совсем! Ну какой я Перун, какой я бог?! Мне просто повезло, и тебе могло повезти…
— Не бывает везения, — возразил Йерикка. — Мы искали Радужную Дорогу полвека. И враги наши искали. Нашел — ты — Перун.
— Не зови меня так! — закричал Олег.
— Хорошо, — покорно согласился Йерикка. Именно — ПОКОРНО СОГЛАСИЛСЯ. И не опустил свой меч.
Тогда Олег взялся за лезвие ниже рукояти. И потянул меч на себя, с болью и радостью ощущая, как острейший клинок рассекает ладонь. Между пальцев побежали алые струйки, капли упали на камень у ног мальчишек.
— Это кровь человека, — твердым голосом, не обращая внимания на боль, сказал Олег.
Правой рукой Йерикка перехватил лезвие ниже пальцев Олега и остановил меч. По выемке дола скользнула змейкой красная струйка — уже его, Йерикки, крови капнула со скругленного конца, который он выпустил.
— Я человек, — сказал Олег, выпуская меч тоже и держа руку, с которой цедились то капли, то ниточки, на весу.
Лицо Йерикки стало знакомым. Он вонзил меч в трещину пола между собой и Олегом, спросив с улыбкой:
— Что, трудно быть богом?
И протянул окровавленную руку над вызолоченной рукоятью.
Две залитых кровью ладони сомкнулись в пожатии над мечом — на рукоять, клинок и камень упали уже смешанные капли.
Не меньше минуты мальчишки стояли, глядя друг другу в глаза… — нет. Не мальчишки, а воины. Они чувствовали, как унимаемся боль… но это было не все, что ощущали они. Чувство очень похожее (только более сильное!) — на Огниву, которую берешь у дерева… теплый поток…
Когда руки разжались, от глубоких параллельных ран не осталось и следа — у обоих.
— Эрик, — попросил Олег, — когда, будешь докладывать… там, кому нужно… не говори, что это я нашел. А то и правда начнут былины слагать, монументы при жизни возводить… Но говори, хорошо?
Йерикка не ответил. Вместо этого он внимательней всмотрелся в лицо Олега — словно пораженный неожиданной мыслью:
— А твоя Земля?!
— Третья справа, — чуть повернул голову Олег.
— И ты?!.
— И я.
— А теперь?!.
Вместо ответа Олег положил протянутые руки на плечи Йерикки и уткнулся своим лбом в его лоб.
К 15-му груденя (ноября) войска данванов, понеся в боях тяжелейшие потери, ценой неимоверных усилий, вытеснили основные силы славян из Древесной Крепости, Длинной, Мертвой, Оленьей и Лесной. Примерно десятитысячная славянская армия собралась на линии Белое Взгорье — Перунова Кузня; в тылу врага еще действовали пять или шесть чет. До того, как снег закроет все перевалы, оставались считанные дни. Сосредоточив до 70 % войск у Перуновой Кузни, данваны 18-го числа начали атаки перевалов — предприняли последнюю попытку дальнейшего наступления…
…"Братья, мы погибаем, — сигналил огонь в рассветном сумраке. — Братья, враг идет, превосходя нас стократно. — Братья, мы погибаем, братья, мы погибаем. Братья, на помощь. Все, кто еще может держать оружие — к Перуновой Кузне! Братья, мы погибаем, но не сдаемся. Братья, братья, братья…"
Огонь на склонах Перуновой Кузни было видно издалека…
…Три трупа были найдены в снегу возле камней. Их нашел Ревок — внезапно остановился, коротко свистнул, махнув рукой. Все подбежали к нему.
Убитые горцы лежали среди рассыпанных на снегу гильз, за валунами, из-за которых отстреливались, приняв свой последний бой.
Йерикка подошел к лежащему за крупнокалиберным ДШК парню. Убитый уткнулся лицом в снег у треноги, левой рукой закаменев на рукоятке. Из стиснутой в кулак правой высовывались высохшие былки вереска. Пулемётчика подорвали гранатой… Йерикка перевернул убитого, угрюмо сказал, не поворачиваясь:
— Орлик.
Оба других были убиты выстрелами в голову — во время перестрелки. Оттуда, где они лежали, хорошо просматривался пологий силон, и легко можно было себе представить, почему Орлик решил остаться именно здесь.
— Так остальные-то где? — Гоймир озирался в поисках трупов.
— Отход он прикрывал, — ответил Резан. — Не напороться бы… пока.
— Идемте, — поторопил Мирослав. Все знали, что в чете Орлика — его старший брат Борислав. Среди убитых его не было — и он еще оставался жив, когда Горд встречал Орлика, а потом рассказывал об этой встрече.