— Не смейтесь.
— Да какой уж тут смех! А с чего ты взял, что здесь на самом деле что-то произошло?
— Ниоткуда не взял. Просто знаю.
— То есть? Что ты знаешь?
— Можно я только спрошу у вас кое-что? — Он вскинул на меня серьёзные глаза с застывшим в глубине страхом. — Только вы обещайте, что честно ответите.
— Ну, давай.
— А вы честно ответите?
— Постараюсь.
— Вы верите в потусторонний мир?
Я чуть не подавился дымом.
— Во что?
— Только честно, вы обещали.
— Прости, боюсь, не совсем тебя понял.
— Ну, что есть люди, которые… не совсем люди. В общем, что всякие сказки — это не совсем сказки. Ну, там, про жизнь после смерти, про то, что есть такие… люди, которые пьют кровь других людей… вампиры. Верите?
— Извини, конечно, но не верю.
— Но не зря же люди столько веков в это верили! Вот скажите, почему? Если это всё сказки, то почему они такие долговечные? Разве стали бы люди столько веков верить в ерунду? Ведь если кто-то скажет, что верит в бога, вы же не удивитесь? Но существование бога ведь тоже не объясняется наукой! Тогда если существует бог, то почему бы не существовать и потустороннему миру? Ну скажите, почему?
— Ой, ну ты загнул. Я, честно говоря, и в бога-то не особо верю. А с чего ты вдруг… откуда у тебя такие мысли?
— Говорю же — я знаю, что тут произошло! Это я просто так сначала сказал про сатанистов, не было здесь никаких сатанистов. То есть, считалось, что были, но это, может, просто байка. А то, что тут на самом деле происходило — это было другое. — Я покачал головой, но он не дал мне возразить. — Подождите! Выслушайте сначала! Вы же сами спросили!
— Ну да, спросил. Но вампиры… извини!
— В этом доме уничтожили вампира.
— Извини, но версия с сатанистами мне больше нравится. Про них хоть в газете писали. Хотя, сейчас чего только не пишут.
— Можете смеяться. Только ведь вы видели его.
У меня возникло ощущение, что я медленно схожу с ума.
— Кого? Вампира?
— Прикованного человека.
— И это, по-твоему, вампир? У тебя буйная фантазия.
— Это не фантазия. Мой брат там был.
— Где был?
— Там… то есть — здесь, в этом доме. Мне тогда было двенадцать лет, но я всё помню. Я подслушивал их разговоры.
— Чьи?
— Брата. И Макса, это друг его… Был. Ненавижу его! Ненавижу! Это из-за него Антон пропал! А я начал видеть эти сны! Только я не знал, что это происходило здесь. Я это место только сейчас узнал, здесь всё — точно как во сне.
Он отвернулся и уставился в раскрытое окно, не обращая внимания на брызги разбивающихся о переплёт дождевых струй. Я чувствовал себя чуть ли не смущённым и не находил слов.
— Сам не знаю, зачем я вам всё это рассказал… — тихо произнёс он, не оборачиваясь. — Вы мне Антона напомнили.
— Антон — это…
— Мой брат.
— Он пропал?
— Да. Вы совсем не похожи на него, но… Я не знаю. Напомнили, и всё.
— А что за сны ты видел? — осторожно спросил я.
— Человека, прикованного к стене. Наручниками. И руки в крови.
— А… лицо его ты видел?
— Нет. Ни разу. У него голова всегда была склонена очень низко и волосы закрывали лицо. Ну вот как у вас. Если вы наклоните голову, то… — Мальчишка осёкся и испуганно взглянул на меня. — Как у вас волосы… — почти прошептал он и попятился, не спуская с меня напряжённого взгляда.
— Что с тобой?
— Он…
— Да что? Похож на меня, что ли?
Мысли путались. Если этот парень не может знать о моих снах — а он не может о них знать, — то как объяснить то, что он о них знает? И откуда знает или догадывается о моём сходстве с этим фантомом?
Внезапно сквозь затхлый запах нежилого дома, который не могла победить даже врывающаяся в окно грозовая свежесть, я почувствовал слабый, но явственный аромат сухой сосновой хвои, довольно странный, учитывая хлещущий ливень. Я выглянул в окно — сквозь падающие с неба потоки воды виднелись деревья парка, между тёмными кронами просвечивала полоса светлеющего неба, однако над нами ливень продолжал бесноваться. Заметно стемнело — скрытое тучами солнце клонилось к закату. Всё-таки, откуда здесь запах хвои? Не прибитой дождём, а сухой, нагретой солнцем — так пахнет в сосновом лесу в жаркий летний день. Запах становился всё сильнее, теперь к нему примешивался терпкий аромат травы, названия которой я не знал… это полынь… это полынь… Сырая затхлость дома, смешанная с грозовым озоном, запахами мокрого асфальта и омытых дождём листьев, теперь уже почти не чувствовалась, сменившись запахом согретого солнцем леса. Внезапно память взорвалась ярким воспоминанием: я лежу на тёплой, усыпанной опавшей хвоёй земле, не в силах не то, что подняться, а даже пошевелиться, надо мной — высокое, ослепительно-синее небо в обрамлении крон тянущихся вверх деревьев, рыжие стволы сосен — как колонны в храме, не хватает только звуков заупокойной службы. Впрочем, рановато, я ведь вижу всё это, значит — я жив. Только вот встать не могу. В нескольких шагах — низкая, кривая берёза, протянувшая толстый сук над самой дорогой. Видимо, об него я и ударился, вылетев из седла. Надо встать… Надо встать! Иначе лошадь мне будет уже не найти. Как я очутился здесь, да ещё верхом? Я никогда в жизни не пытался садиться на лошадь! Как я мог так глупо удариться о сук, я всегда был прекрасным наездником! Как это могло случиться, я вообще лошадей боюсь, никогда даже близко к ним не подходил! Ничего удивительного в том, что я вывалился из седла. Обо мне всегда говорили, что я родился в седле, как я мог так опозориться? Надо встать. Надо встать! Не хватало ещё потерять лошадь!