Час спустя, попрощавшись со счастливыми влюбленными, Маша решила пройтись пешком до Пушкинской площади и подумать. Сегодня произошло кое-что, что ей совсем не понравилось. Вот только надо ли рассказывать об этом Нике?
Во время перерыва в конкурсных выступлениях Ника умчалась подбадривать своих девочек, а Маша с Андресом спустились вниз и вышли на улицу покурить. Маша курила редко, но сигареты при себе имела — на всякий случай. В этот раз она решила использовать курение как предлог избавиться от общества Андреса. Он ей не нравился, а почему — она определить не могла. Вроде бы и красивый, и воспитанный, и галантный, и масса разных достоинств, а вот не нравился, и все тут! Если бывает любовь с первого взгляда, то бывает и ненависть. Ненавистью, конечно, это назвать было нельзя, слишком сильно, но сильную антипатию к Никиному прибалту Маша почувствовала с первого взгляда. И ради Ники следовало бы антипатию поскорее преодолеть или хоть спрятать подальше. Чтобы не наговорить лишнего, Маша решила выйти покурить. Но Андресу, как назло, воспитание не позволило отпустить девушку одну на улицу, и он спустился вниз вместе с Машей.
Потом Маша в вестибюле подошла к зеркалу причесаться. Тут-то все и произошло.
Толстая ярко-рыжая тетка протирала шваброй пол, громко ворча и ругаясь. Увидев, что Маша подошла к зеркалу и достала расческу, тетка подбоченилась и заорала:
— Это что еще такое? Взяли моду чесаться здесь с утра до вечера! Волосья во все стороны летят, а мне убирай! Ну-ка, пошла отсюда!
— Это вы мне? — обернулась Маша.
— Тебе, тебе! — Тетка со шваброй двинулась в ее сторону. — Кому говорю, иди отседова, шалава!
Маша пожала плечами, кинула расческу обратно в сумку и уже собралась пойти наверх — она не любила и не умела пререкаться с грубиянами — но Андрес удержал ее за локоть.
— Немедленно извинитесь, — спокойно сказал он уборщице.
— Еще чего! — фыркнула тетка. — Ходют тут всякие, много вас, а я одна!
— Немедленно извинитесь перед девушкой, — повторил Андрес.
— Счас! Жди! — Тетка снова принялась с остервенением тереть пол шваброй.
— Да ладно, — сказала Маша. — Обычное дело. Пойдемте наверх, перерыв скоро кончится.
Но Андрес достал бумажник, вынул из него десятидолларовую купюру и подошел к уборщице.
— Видишь эту бумажку? — негромко сказал он, сунув десять долларов ей под нос.
Тетка от неожиданности растерялась:
— Вижу…
— Так вот, — голос Андреса был ровен и спокоен, — если хочешь ее получить, встань на колени и скажи: «Пожалуйста, извините меня за мое хамство».
Тетка оторопело смотрела на него.
— Андрес, прошу вас, не надо, — поморщилась Маша. Эта сцена была ей глубоко неприятна.
— Ну, — поторопил Андрес, не обращая никакого внимания на Машин протест, — Ну? Я жду. Или вам не подходит мое предложение?
Он сделал движение, чтобы убрать купюру обратно в бумажник. Тетка поспешно бухнулась на колени:
— Повтори, чего говорить-то?
Андрес повторил.
— Ивини меня за хамство, — торопливо проговорила тетка.
— Пожалуйста, — многозначительно добавил Андрес.
— Пожалуйста, — послушно повторила она и жадно протянула руку за бумажкой.
Но Андрес не торопился. Он снова достал бумажник, вынул из него еще пять долларов и сказал:
— А теперь ползи на коленях к девушке. Подползешь — получишь все сразу.
— Андрес, не надо! — возмутилась Маша.
Но рыжая тетка, шаркая коленями по полу, проползла те пять-шесть шагов, что отделяли ее от Маши, и протянула руку за деньгами. Андрес вложил в эту отечную руку с облупившимся маникюром пятнадцать долларов и повернулся к своей спутнице:
— Кажется, нам пора в зал.
Но Маша никак не могла прийти в себя:
— Как вы могли?
— Что? — невозмутимо сказал Андрес.
— Как вы могли издеваться над человеком?
Он равнодушно пожал плечами:
— Хамство надо наказывать. И потом — она не человек.
— Как — не человек? А кто же?
Андрес удивленно взглянул на нее и ответил как само собой разумеющееся:
— Обслуга. А обслугу нужно ставить на место.
Маша от таких слов потеряла дар речи. А Андрес взял ее под локоток и повел наверх.
И вот теперь Маша шла и думала: стоит ли Нике знать об этом эпизоде? С одной стороны, стоит: истинная натура этого человека проявилась во всей красе. Он же просто фашист! С таким наслаждением унижать других… Но, с другой стороны, Ника влюблена. А влюбленная Ника не пожелает слушать ничего плохого о своем любимом. Уж Маша-то знала это по опыту! Просто не поверит или решит, что Маша все не так поняла.
Формально Андрес поступил действительно правильно — хамство надо наказывать. Но Машу испугали его глаза. Вернее, то жестокое удовольствие, которым они светились, когда тетка стояла на коленях и униженно протягивала руку за деньгами. Такие глаза Маша уже видела однажды в своей жизни, и это стало одним из самых тяжелых ее воспоминаний.
В отличие от Ники Маша успела побывать замужем. Брак ее нельзя было назвать несчастным: Игорь был милым мальчиком, только что закончившим архитектурный институт и полным всяческих надежд и проектов относительно их будущей жизни. Именно Игорь устроил Машу на курсы визажистов, а потом нашел ей работу на «Мосфильме». Лучше бы он этого не делал!
На «Мосфильме» Машиным начальником был Иван Оленев, признанный царь и бог стилистики. Что он нашел в молоденькой практикантке — непонятно, но через некоторое время Маша заметила, что Оленев оказывает ей предпочтение перед остальными девочками. Но Маша к браку относилась свято — у замужней женщины не должно быть никаких романов.
Однако устоять перед Оленевым было трудно. Он умел найти подход к женщине: задушевные разговоры и маленькие подарки, внимательное отношение к каждой мелочи, паузы в разговоре, исполненные скрытого значения и намека… А Маша была действительно очень молода и совершенно неопытна. Дело кончилось тем, что она влюбилась по уши. Об их романе узнала вся студия, Оленев обещал развестись и жениться на ней. Маша месяца два не ходила — летала как на крыльях.
А потом все кончилось. Пряча глаза, Иван сказал, что ему очень жаль, но он не может оставить жену. «Понимаешь, — говорил он. — Она такая беспомощная, слабая…» — «А я? — не могла понять Маша, — а как же я?» — «А ты — сильная. Ты справишься…»
Маша ушла с работы. От мужа она ушла еще раньше, переселилась к Нике — благо квартира на Беговой была свободна, сама Ника жила тогда у крестного — и никого не хотела видеть. Да что там видеть — жить не хотелось!
Просидев взаперти около месяца, Маша поняла, что еще немного — и она что-нибудь с собой сделает. Тогда она решила еще раз поговорить с Иваном. До сих пор, когда она вспоминает этот разговор, ей делается так тошно, что хочется убежать на край света!
Они встретились в Нескучном саду — Оленев жил неподалеку, на Ленинском, — и долго гуляли по мокрым аллеям.
— Знаешь, — наконец сказала Маша, — ты ошибался. Я совсем не сильная. Я без тебя не могу.
— Нет, — он выразительно посмотрел на нее, — это ты сейчас так думаешь. Машенька, дорогой мой человечек, тебе же еще двадцати нет, а я старый, поживший мужик. Я тебе через год надоем, и ты меня сама бросишь.
— Никогда!
— Ну, не через год, так через пять лет.
— Никогда! — повторила Маша с такой страстью, какой Оленев в ней не ожидал. — Я обещаю тебе. Только поэтому ты от меня отказываешься?
— Машенька, дружочек…
— Поэтому?
Маше казалось, что она все поняла и теперь главное — убедить Ивана в своей любви.
— Хочешь, я встану перед тобой на колени и поклянусь, что всегда буду с тобой?
В его глазах появился странный блеск. Он внимательно посмотрел на нее и повелительно сказал:
— Встань!
И она действительно опустилась на колени и подняла на него глаза, любящие и вопрошающие. То, что она увидела, начисто лишило ее всех иллюзий.
В его взгляде светилось торжество. Он явно наслаждался ситуацией: прелестная юная девушка у его ног в грязи; хочет — поднимет, хочет — оттолкнет… Именно в этот момент Маша поняла, ради чего Иван затеял с ней эту игру в любовь — ради такой вот сцены. Он просто упивался своей властью. Это было так явственно, что Маша не стала дожидаться продолжения, поднялась и пошла прочь. И Оленев, видно, понял, что разоблачил себя: он не стал ее догонять, даже не окликнул…