Началось!
К перилам примерзло солнце.
Осина бренчит высоко.
На синем снегу синицы
смерзлись в студеный ком.
Воздух у рта течет
расплавленным сургучом.
Мы работаем молча. Бодро.
Я отцу помогаю — рад.
Мы катаем по доскам
бочки
костенеющим садом в склад.
Ветку локтем заденешь —
стук —
стеклянная птица в снег!
Остановишься и на дерево
смотришь,
словно на человека.
Смотришь туда,
где по зареву
трещиной
черная ветка.
Трещит мороз в барабаны,
но вода уже точит лед.
Ворочаются океаны.
И вот уже лед
трещит!
Март!
С непривычки жарко.
Девчонка в шапчонке сиреневой —
первая городская фиалка —
кричит:
— Кому газированной?!.
— Наливайте!
Первый стакан,
ломая лучи,
подымаю.
Я кому-то пока что смешон.
Ледяную воду глотаю.
Вот смотрю
раскупоренный воздух
выскакивает из воды.
Вот я слышу
свой радостный возглас.
Очень весело
быть молодым!..
О преодолении космической недоступности
Ночами остро пахнут астры.
А марсиане
виновато
глядят на бледных астронавтов,
завидуя судьбе крылатой.
Эх, марсиане, марсиане!
Далекие, чужие люди…
Их недоступное
сиянье
нас больше ослеплять
не будет!
Сверкающие,
как ракиты,
свистя,
распластывая крылья,
рванутся
новые
ракеты
на недоступные светила.
«Утром осторожно заныла тревога»…
Утром осторожно заныла тревога.
Вечером шепнула:
— Скоро что-то случится.
В переулки ночные
летели трамваи,
как мокрые ведра в глухие колодцы.
Вспоминая, как пахнут дожди и трава,
то бездумно пустой,
то с тяжелым уловом,
я мотался,
как сквозной неуютный
трамвай
по рельсам, уложенным кем-то суровым.
Почему-то хотелось заснуть на лимонах.
И от этого даже смешно становилось.
Что-то вспомнить пытался.
Кружился в туманах.
А тревога прошла…
Ничего не случилось.
«Как будто облако упало»…
Как будто облако упало.
Ударилось! Загрохотало.
Свалился на меня штамповочный,
окутал паром, как из прачечной.
Кричу
и голоса не слышу.
От удивленья хохочу.
Беззвучные штампую крышки
и прессом кулака стучу.
Но постепенно
привыкаю.
И глухота, и немота
проходят.
Мысли излагаю
движеньями руки и рта.
Вот я из цеха выхожу.
Бульдозер движется неслышно.
В киоске сигарет прошу.
И еле слышу:
— Тише… Ти-ше…
Трамваи звезды обрывают,
в глубокой синеве блестят.
Наверно,
музыка играет.
Наверно,
люди говорят.
Я начинаю делать жесты,
я улыбаюсь и шепчу…
Гляжу на удивленных женщин
и понимаю,
что кричу!
«Слышу, как стучит сердце»…
Слышу, как стучит сердце,
лают собаки, скрипит песок,
звенят льдины, гудят сети,
трещат багры и сочится сок.
По тонким стеклам
зеленый
сок
течет из обломанных «МАЗами» веток.
Третья смена —
грохот сапог!
Блеск застегнутых наглухо курток.
Все я слышу в такую ночь.
Вот любимой предательский шепот.
Ржанье звезд. Храп
и топот
совхозных коней.
И ребенка плач.
Стучат последние льдины.
Весна в забытьи,
в провалах,
в синих парах бензина,
в сонных глазах прораба.
Обрывки ассоциаций!
Ревущие мотоциклы!
Холодная трава
и предчувствие солнца!
И виски, гудящие, как молотилки.
Пишу и не знаю,
как стих окончить.
Начинаю нервничать.
Сосною
падаю
на постель!
Это апрель!
Это его смятенные ночи!