-Она. - говорю я. -Улетела встречаться с Н.М. В столицу. - показываю пальцем на удаляющийся силуэт самолета. - Внутри.
-То есть самолет не Ваш? - она хмурилась, отчаянно не понимая.
-Мой. - просто отвечал я, не поднимая глаз. - Там она.
В общем, моя речь опять подвела меня и я не узнал, во сколько она прилетит и чем, собственно, будет заниматься. Я не узнал, что за Н.М. Я пытался звонить ей, но ее телефон был отключен, наверное, в небе ей было некогда общаться. Но я не сдался. Я завел разговор еще парой барышень в синем, но они ничем мне не помогли. Сказали, чтобы я тоже летел.
-В столицу? - неуверенно спросил я. - К ней?
Но потом я вспомнил, что у нее совсем нет времени и ради меня она не захотела встретится из-за его отсутствия. И что-то во мне опять закипело. Поэтому я ответил:
-Да. К ней.
Было много непонятных слов, хоть барышни и заботливо окружали меня, вели под локоть, указывали руками и улыбались. Они были милыми. Через немного времени я уже сидел в самолете и рассматривал его изнутри, людей, буклеты - все мне было в новинку, самолетом я прежде не летал, хотя может и летал когда-то - не помню. В столице, кажется, я был - ну, еще до того раза, но я не уверен точно. Что-то загудело снизу и барышня в синем улыбалась, попутно разводя руки в стороны и смыкая их - она выглядела опрятно и приятно, так что мне пришлось ловить себя на мыслях разного порядка; главная, впрочем, была неизменной: я хотел увидеть ее хотя бы на десять минут и отчаянно не понимал, почему ради этого желания я отправился в это путешествие.
Внутри самолета меня спрашивали обо всяких вещах барышни и соседи, непременно улыбаясь. Наверное, их очень смущало то, что я молча кивал, отвечая на вопросы, а иногда отвечал одним словом или двумя. Что же, я такой - словно бы хотел я им сказать этим, но они не понимали, и опять спрашивали, и опять мне приходилось им кивать. Им многое невдомек. Например, они думают, что раз я не говорю, как они, значит, что я не думаю как они - но я думаю, и очень много. Я бы охотно рассказал больше, ответил бы и все такое, но после того случая почему-то не могу. И каждый теперь при общении со мной разочаровывается и пытается это общение прекратить. Каждый, кроме нее - она всегда выслушает меня и, кажется, прочитает мысли. Она никогда не перебьет и не закончит за меня фразу. Потому я и делаю что-то для меня несвойственное - когда-то же нужно снова становится похожим на окружающих меня людей, верно? Или же...
-Да. - кивает обычно она, по пять минут слушая мои тридцать слов. - Я хорошо тебя понимаю, милый, не стесняйся, продолжай.
Я тогда поднимаю свои глаза и смотрю на нее, а она улыбается.
-Устал? - она спрашивает, а я молчу. - Отдохни немножко, а потом снова начинай мне что-нибудь рассказывать. Я выслушаю. Ты же знаешь, милый, я всегда рядом, - говорит она, дотрагиваясь до моей щеки. - всегда была рядом и всегда буду.
Наверное, в такие моменты я вскидывал брови, потому что она своим учительским тоном продолжала.
-Ты разве забыл? Тебе нужно вспоминать, милый, как я была в твоей жизни и до того случая. Ну-ка, - командует она. - напряги память! Посмотри на мои руки и вспомни их. Я знаю, что тяжело, - оправдывается она, когда я начинаю сопеть. - но ты должен попытаться. Я знаю, что ты что-то помнишь, там какое-то пятно мутного цвета вместо того, что было, но я есть там. Я есть в этом пятне. Напрягайся, - командует она и я правда напрягаюсь. - и вспоминай. Закрой глаза и слушай мой голос, милый, пусть он ведет тебя куда-нибудь, к тому, что важно. До того случая было много важного. - с горечью говорит она. - не вспоминай всего. Вспомни меня, дорогой...
Ну а теперь я ерзаю в кресле самолета и виновато гляжу в обеспокоенные лица людей. Барышни в синем как-то слишком настойчиво спрашивают у меня, все ли хорошо, их не удовлетворяет мое кивание. Что и говорить - я ведь как ребенок, только большой, и у меня не хватает слов, чтобы описать свое состояние или, например, заверить их и убедить, что все у меня в порядке. Они качают головами, думая, почему я лечу один. Но на самом деле мы ужасно похожи - просто у меня всего тридцать слов, а у них - три тысячи, но я бы не сказал, что толку в этом больше. Ей, например, было достаточно одного лишь слова, чтобы понимать. Этим же не хватит и сотни. Сами они объясняются сотнями этих бесполезных слов, и совсем друг друга не слышат. А ей всегда лишь достаточно спросить, посмотреть, дотронутся - и уже абсолютно не имеет значения, такой ли я как она или нет, неважно, что ей приходится читать мои мысли и все такое. Мне не нужно больше тридцати слов, а раньше, как она говорила, я знал их многие тысячи. Раньше я умел читать сам, и буковки выстраивались для меня во что-то значимое; теперь я могу прочесть не больше сотни слов и то, по одиночке, вместе они почему-то не читаются, как бы я не старался их запомнить. Ну и что? Дело же вовсе не в этом.