Тут он почувствовал, как Катя ухватила его за рукав.
— Мама! — сказала она укоризненно, как нерадивому ребенку. — У нас же не столовая все-таки!
— Да, да, спасибо! — закивал головой Ершик. — Я есть не хочу совершенно… почти.
— Пойдем, — потянула его Катя. — Контурные мне нарисуешь. Марьиванна говорила, ты контурные здорово рисуешь.
В восьмом классе он взял билеты в кино. Фильм назывался «Ромео и Джульетта». Итальянский. Ершик про Ромео и Джульетту уже все читал, а Катя нет. Он ей пытался рассказывать, но она только смеялась. Травиться, колоться — она этого решительно не понимает и даже осуждает, потому что глупости все это, «страсти в клочья». На итальянское кино до 16 лет не пускали. Но Ершик к восьмому классу вымахал под метр восемьдесят, а Катю уже давно называли на улице девушкой.
— Пойдешь? — спросил он, показывая ей билеты.
— Пойду.
— Я последний ряд взял.
Она повела плечиком.
Весь фильм Ершик краснел. Шевелил губами, шептал что-то про себя, пыхтел.
— Ты что все бормочешь?
— Ничего. Смотри, смотри.
И снова зашевелил губами. Взять или не взять? А если взять, то как? Как бы невзначай? Или специальным уверенным жестом? А если обидится? Когда по экрану пошли титры, он взял ее за руку. Катя хмыкнула, но руки не отняла. На улице он снова шел сзади. Когда подошли к подворотне, спросил:
— Ну как кино?
— Ничего.
— А ты не обиделась?
— На что?
— Ну… — Он посмотрел на свои руки.
— Дурак ты, Ершик!
И побежала во двор.
Влюбилась Катя сразу. Как будто захлебнулась, а откашляться не могла. Парень был, по мнению Ершика, слишком. Слишком высокий. Слишком волосатый. В слишком широких клешеных джинсах. Слишком взрослый. Познакомилась с ним Катя в каком-то институте на какой-то вечеринке. Ершик толком не знал где. Она теперь часто ходила без него на вечеринки. «Имеет право на личную жизнь», — говорил Ершик. И ждал у подворотни. Им тогда было по семнадцать лет.
Парень нарисовался так: одна рука на плече у Кати, другая в кармане джинсов. Шаг широкий. Катя за его шагом не успевала и почти бежала следом, он как будто за шкирку ее тащил. Подтащил к подворотне. Поставил. Наклонился.
— Кто это? — спросил не глядя. Ершик топтался поодаль в тени.
— Ершик.
— Он тебе кто?
— Никто.
— Не отсвечивай, Ершик, — посоветовал парень.
— Как это? — пискнул Ершик.
— Не высовывайся, вот так.
И поцеловал Катю. Встав на цыпочки, Катя тянулась к парню лицом, плечами, руками. Ершик не высовывался. Парень взял Катины волосы в горсть, потянул назад, поцеловал запрокинутое лицо, шею. Подумал, отпустил, развернул Катю, подтолкнул в спину:
— Ну, беги, малыш!
Катя побежала. Парень сунул руки в карманы, посвистел, покачался с носка на пятку и пошел прочь. Ершика он больше не замечал.
На следующий день после уроков Ершик выполз из-за школьного крыльца. Катя стояла на ступеньках, поводя плечиком.
— Кать… теперь что будет?
— Ты о чем?